Что за чертовщину я сейчас прочёл
Шрифт:
— Хуже всего то, что пёс, судя по всему, в конечном итоге не способен их выявлять, — отозвалась Эми, — Раз уж теперь мы уверены, что "Мики" — один из них...
— Это не первая его ошибка, — сказал Джон, — Он абсолютно не просёк, что тот плюшевый медведь, которого я выиграл на осеннем фестивале, был одержим. Просто продолжил с ним совокупляться.
— О чём ты? — уточнила Эми.
— Ты не помнишь историю с тем медведем? Это было когда я ещё жил в твой квартире на...
Эми запустила в волосы свою единственную руку и произнесла:
— Боже мой. Ты думаешь, что этот
— Эм... Что? — переспросил я.
Эми откинулась на сидении автомобиля.
— Я никогда не видела эту собаку до сегодняшнего дня. Мне казалось, что Джон просто присматривает за ней или что-то вроде того.
Я уставился на дверь комнаты мотеля.
— Нет. Просто... Нет. Это Собак. Они с Молли никогда не ладили. Однажды он пожевал твои сандалии.
— Я никогда не жертвовала обувью ради собаки.
За окном комнаты мотеля снова дёрнулась занавеска.
Джон возразил, обращаясь к ней:
— Нет, это... Они взломали твой мозг. Твой, не наш. Я всё помню. Это была собака Марси, она осталась со мной, когда мы расстались, потому что у её соседа по комнате была аллергия. Кучу времени назад, в тот же год, когда случилась та плохая зима и... вся эта херня начала происходить.
— Да, наверное, это Эми ошибается. Снова. — я обратился к Эми, — Помнишь ту ночь, когда все эти ребята ворвались к нам в поисках, эм, той штуки? И ты выбросила её в реку...
Она покачала головой.
— Я помню это, но там не было никакой собаки.
— Мы ходили с ним к ветеринару! Когда он нализался шоколадного фондю! — возразил Джон.
— У тебя есть рецепт?
— Разумеется, я... Погоди, нет, она нам его не выписывала.
— Мы не были у ветеринара той ночью, Джон.
Чейстити вклинилась в диалог:
— Если вы тщательно сфокусируетесь на внедрённых ими воспоминаниях, то сможете разрушить их, докопавшись до настоящих. Спрятанных там, в глубине. Видите ли, они совершили ошибку, выбрав в качестве цели меня. Можно заставить меня сомневаться в мире, но невозможно заставить меня сомневаться в себе. Мои воспоминания, фальшивые воспоминания, убеждали меня в том, что отцом Мики был какой-то парень, с которым я переспала, парень, которого я встретила на озере и который покинул город после первой же ночи со мной. Но я никогда в жизни не сделала бы ничего подобного: мужчина, который способен на такое, никогда не оказался бы в моей постели. Будь у меня ребёнок — настоящий ребёнок — я жила бы в лучшем месте. В лучшем городе.
Я уточнил:
— И ваши друзья, семья — они никогда не задавались вопросом, почему вы совершенно неожиданно начали вести себя так, будто бы у вас есть ребёнок?
— Я не разговариваю со своими родственниками и не особо социальна. Эта штука знала об этом. Я бы сказала, что она выбрала меня по причине. Но в конечном итоге у неё не вышло.
— Ладно, окей, — сказал Джон, — Давайте сфокусируемся на наиболее неотложной проблеме. Они оба здесь, в этой комнате, паренёк и собака, и ни один из их не является частью нашего мира. И что же мы, блядь, собираемся с этим делать? Просто уйдём?
— Если мы заставим его сбросить маскировку, мы можем, я не знаю, попробовать с ним поговорить? — предложила Эми, — Попробовать выяснить,
чего оно хочет?— Как мы вообще собираемся заставить его сбросить маскировку? — уточнил я.
— Мы должны заставить его захотеть это сделать, — ответил Джон, — Постой, пока он в собачьем обличии, он обязан вести себя, как собака? Может, я пойду туда и скажу: "Ох, ну. раз уж ты собака, разумеется ты не будешь против идеи слизнуть арахисовое масло с моих яиц".
— Возможно, простого понимания их сущности будет вполне достаточно, — предложила Эми.
— Жаль, что у нас уже нет Соевого Соуса, — сетовал Джон. — Он бы наверняка знал, что нужно делать.
— Что-что? — переспросила Чейстити.
Я ответил:
— Мы так называем одну, эм, субстанцию. Думайте об этом как о допинге для людей с паранормальными способностями. Или типа того. Это причина, по которой мы можем делать то, что делаем.
— Я на девяносто девять процентов уверен, что под Соусом мы смогли бы видеть сквозь их камуфляж, сквозь всю эту иллюзию, — предположил Джон.
— Так или иначе, — сказал я, — это всё лишь теория, потому что мы выбросили в реку наш единственный контейнер с этой штукой.
— Что ж, эта беседа была прекрасным способом использовать наше время, — отметила Чейстити.
— Итак, значит, мы заходим, говорим с этой штукой и пытаемся выяснить, чего она хочет, — сказал я, — И если она хочет питаться и, эм, размножаться за наш счёт, что мы будем делать тогда?
Мы все посмотрели на Чейстити. Только она могла это произнести.
— Мы убьём эту штуку. Это единственное лекарство от паразита, — она посмотрела на нас, — Есть идеи, как мы сможем это сделать?
— Им не нравится огонь, — ответил Джон.
Эми возразила:
— Мы не будем устраивать пожар в заселённом мотеле.
Чейстити кивнула.
— В этом месте столько крэка, что если мы его подожжём — у нас тут весь город будет под кайфом. Нет, мы должны отвести их куда-то ещё, подальше от всех этих людей. И Мики, и твоего пса.
— Я знаю одно место, — сказал Джон
Все вчетвером мы подошли к двери комнаты мотеля, единственным вооружённым человеком среди нас была Чейстити с её револьвером. Джон спросил, хочет ли она, чтобы он прихватил свою пушку.
— Нет. Если что-то пойдёт не так и с этим нужно будет что-то сделать, я должна быть той, кто этим займётся.
— Просто будь готова к тому, что эта штука будет играть на твоих чувствах, — предупредил я, — Будет вести себя, как маленький ребёнок, делать щенячьи глазки и говорить штуки вроде "Не стреляй в меня, мамочка!" Уверена, что ты к этому готова?
— Не-а. Но я в любом случае это сделаю. Если ты утверждаешь, что у тебя не возникло бы проблем с тем, чтобы нажать на курок в подобной ситуации — что ж, тут нечем хвастаться.
Она набралась решимости, толкнула дверь и закричала.
С шеи до пят существо, стоящее в дверном проёме, было Мики Пайтоном — точно таким, каким мы его видели, одетым в выцветшую футболку с ЛеБроном Джеймсом. Но от шеи и доверху он был Собаком. Если конкретизировать — его жопной частью. Две задние ноги собаки были обёрнуты вокруг его груди, хвост торчал прямо в воздухе — там, где раньше был лоб Мики.