Что забыла Алиса
Шрифт:
Он взял очередной шарик и надел его на наконечник гелиевого насоса. Внимательно, пристально глядя ей в лицо, сказал почти мрачно:
– По крайней мере, я так думаю.
Нет-нет, непривлекательным он ни в коем случае не был.
– Ах, – бросила она нервно, чувствуя себя совершенно беззащитной, – ну вот… ну вот и хорошо.
Она очень хотела, чтобы Ник сейчас сидел рядом с ней. Хотелось ощущать у себя на ноге тепло его руки, как бы заявляющей права на нее. Вот тогда разговор был бы ей в удовольствие, она бы даже позволила себе флирт с этим исключительно приятным мужчиной,
– Ты какая-то не такая, – сказал Доминик.
– В каком смысле?
– Не знаю, как объяснить…
Больше он ничего не сказал. В отличие от Ника, разговорчивым он явно не был. Она удивлялась, что могла найти в нем. Неужели он мог ей понравиться? Такой скучный!
– Кем ты работаешь? – поинтересовалась она.
Самый обычный вопрос, который всегда задают на свидании. Может быть, с подвохом, но надо же понять, что перед ней за человек.
– Бухгалтером.
Прелесть!
– Ах да…
– Это я проверяю, потеряла ты память или нет, – усмехнулся он. – Я торговец. Фрукты там, овощи…
– Правда? – Ей сразу же представились бесплатные манго и ананасы.
– Не-а…
Зануда!
– Я директор школы.
– Шутишь!
– Вовсе нет. Я на самом деле директор школы.
– Какой школы?
– В которую ходят твои дети. Мы там и познакомились.
Директор школы… «В кабинет к директору, живо!»
– Значит, ты придешь сегодня? На этот вечер?
– Да. И притом, так сказать, в двух ролях. Джаспер ходит в начальную школу, а вечер как раз для родителей младшеклассников. Поэтому я буду…
Он имел привычку не договаривать до конца. Голос его просто затихал, как будто он полагал, что совершенно понятно, как закончится предложение, поэтому нет смысла его заканчивать.
– А почему собираются у меня? – спросила Алиса.
Это казалось чем-то из ряда вон выходящим. Как ей вообще такое пришло в голову?
– Ну, потому что вы с Кейт Харпер – родительский комитет… – Доминик удивленно поднял брови.
– А что такое родительский комитет?
– Родительский комитет организует мероприятия для всех остальных родителей. – Он неопределенно улыбнулся. – Общаются с учителями, составляют всякие списки, а еще…
Ужас какой! Она стала общественницей! Наверное, она этим гордилась и задирала нос; она всегда знала, что ей свойственно этакое бахвальство. Она представила себе, как важно, словно пава, выплывает в своих красивых одеждах…
– Вы очень много делаете для школы, – добавил Доминик. – Нам с вами повезло. Кстати говоря, скоро уже такой день! Я надеюсь, что ты успеешь поправиться!
Тот мужчина, который занимался на беговой дорожке, тоже сказал что-то о «том дне».
– О чем это ты? – спросила Алиса, предчувствуя плохое.
– С тобой мы войдем в Книгу рекордов Гиннесса.
Она улыбнулась, думая, что он опять шутит.
– Не может быть… Ты что, и правда ничего не помнишь? В День матери ты будешь печь самый большой в мире лимонный меренговый пирог. Это значительное событие. Половина собранных денег пойдет на нужды школы, половина – на исследования рака груди.
Алисе вспомнился сон с гигантской скалкой.
– Я? – в панике
спросила она. – Какой еще лимонный меренговый пирог?– Ну не одна же ты, – успокоил он ее. – Целых сто мамаш примет участие. Здорово будет!
Он завязал еще один готовый шарик. Алиса подняла глаза и увидела, что у потолка висит множество синих и серебристых шаров.
Сегодня она проводит у себя вечер, а через неделю собирается побить мировой рекорд. Ну и ну… Чем она стала?
Опустив глаза, она увидела, что Доминик в упор смотрит на нее.
– Я понял, – сказал он. – Понял, что с тобой не так.
Он сел рядом с ней. Слишком близко, пожалуй. Алиса попробовала было осторожно отодвинуться, но на мягкой кожаной кушетке это было не слишком удобно. Поэтому она сидела тихо, положив руки на колени, точно школьница; ну не будет же он ничего делать, когда рядом бегает маленький сын.
Он был так близко, что ей были видны крошечные темные волоски у него на подбородке и доносился запах зубной пасты и стирального порошка. От Ника всегда пахло кофе, лосьоном после бритья и вчерашним чесноком.
Вблизи цвет его глаз оказался шоколадно-коричневым, как у его сына. У Ника они были то светло-карие, то зеленые, смотря как падал свет; вокруг радужки шла тонкая золотая полоска, а ресницы были такими светлыми, что на солнце казались совсем белесыми.
Доминик пододвинулся ближе. Что творилось: директор школы собирался поцеловать ее, и нельзя было даже дать ему пощечину, потому что, скорее всего, она и сама его целовала.
Но нет… Большим пальцем он нажал у нее между бровей. Что это он делает? Это что, какой-то ритуал, принятый у людей средних лет? Ей нужно было ответить тем же?
– У тебя здесь нет морщинки, – сказал он. – Здесь у тебя всегда была маленькая морщинка: как будто ты всегда сосредоточенна или волнуешься из-за чего-то, даже если радуешься. А вот теперь… – Он убрал палец, и Алиса облегченно вздохнула.
– Интересно, ты нарочно говоришь женщине, что у нее всегда морщинка? – почти кокетливо произнесла она.
– Какая разница? С ней ли, без нее ли – ты всегда потрясающая! – Он положил руку ей на затылок и нежно поцеловал.
Ничего противного в этом не было.
– А я все видел!
Перед ним стоял Джаспер, держа свой вертолет за винт. Глаза у него были круглые от восторга.
Алиса прижала ладонь ко рту. Она целовалась с чужим мужчиной. Не только позволила ему поцеловать себя, но и поцеловала его в ответ. Что называется, из спортивного интереса. Из вежливости. Ну, может быть, чуть-чуть он ей нравился, ну самую капельку! Ее обожгло стыдом.
– Вот расскажу Оливии, что мой папа поцеловал ее маму! – сквозь смех проговорил Джаспер.
Он скакал на месте, потрясал в воздухе кулаками, на лице одновременно отражались и восторг, и отвращение.
– Мой папа поцеловал ее маму! – без устали вопил он. – Мой папа поцеловал ее маму!
Ой-ой-ой… И у нее, Алисы, такие же дети? Как бы немного того?
Доминик осторожно прикоснулся к руке Алисы и поднялся. Он схватил Джаспера, поднял его и, крепко ухватив за лодыжки, перевернул вверх ногами. Джаспер зашелся от хохота и выронил свой вертолет.