Чтобы дом был родным

И вот однажды напала на великого князя хворь. И армянин лечил Мономаха тщательно по всем правилам науки… но без какого-либо успеха. Тогда посылает Владимир Всеволодович в Печеры к иноку. Тот, даже и не взглянув на князя (обет у него такой был – не переступать черты монастырских стен), передает ему с посланными отвар. Великий князь испивает – и делается здоров. Лекарю своему монаха этого в пример ставит.

Армянин бесится:

– Не мог этот суевер темный прописать правильное лекарство, если он больного даже не видел! Это не его – мои снадобья, наконец, подействовали.

Но не особенная была вера его речам. А тут еще предсказал он очередному безнадежному дату смерти. Родные сего боярина – помня, как обернулось дело с болезнью княжьей – несут сего к Агапиту. «Темный суевер» пользует боярина святой водой и просфорой. И не является к тому смерть в назначенный срок. А после боярин и вообще здоров.

Ну, ты у меня погоди! – думает армянин, Сальери времен государей Киевских… И подворачивается случай. Владимир Всеволодович, однажды, на княжьем суде приказывает:

– Голову преступнику с плеч!

Лекарь шепчет:

– Не голову, повелитель. Но прикажи поднести ему такого-то и такого-то яду. До завтра не доживет.

– А зачем тянуть? Да и человек будет мучиться понапрасну.

– Не понапрасну, княже. Вели сего испившего яду доставить к темному суеверу. Ежели он и вправду властен отвращать смерть – пусть-ка и на этот раз отвратит!

Принесли. Взглянул Агапит в глаза принимающего смертные муки. Слово ему говорил такое:

– Возрадуйся. Теперешними мучениями довольно уже ты стал наказан за грех. Поэтому Господь избавит тебя от смерти.

– Но как же? Ведь яд смертелен.

– Увидишь как.

И Агапит приказал принести ему точно такого яду. И выпил на глазах у отравленного. Затем же подал ему отвар, которого и сам выпил. И – помолился Богу. И оба остались живы.

Но лекарь отказался поверить! Кричал, что от этого яда противоядия просто нет. Отраву, значит, специально приготовили плохо, чтобы возвеличить этого темного монаха. Его же – настоящего лекаря, солнце истиной медицины – унизить. И с этого дня он имени Агапита слышать просто не мог.

Однажды – «уязвляемый стрелой зависти», говорит отечник – сорвался лекарь и поехал в Печеры. Разоблачать шарлатана. Приехал, и что же видит? К великому его злорадству, непревзойденный целитель Агапит – сам лежит болен! Тут приосанился армянин и произнес назидательную речь:

– Горе-целитель темный! Ты и самого-то себя исцелить не можешь. Где уж таким, как ты, за лечение других браться. Так слушай же настоящего ученого: болен ты такой-то и такой-то болезнью. И вот тебе приговор: солнце не успеет взойти три раза, как ты умрешь!

Монах улыбнулся ему со своего одра и сказал:

– Чтобы уврачевать гордыню твою, добрый человек, Всевышний мне подает, недостойному, не только эти три дня, но также еще три месяца земной жизни.

На это лекарь много смеялся, хорошо зная, сколь быстро и неотвратимо протекает к смерти определенный им у Агапита недуг. На том они и расстались.

И часто посылал княжий лекарь узнать: не пришла ли смерть? Но не было ее в Печерах через три дня. Ни через три недели. Ни даже через три месяца. И только – точно по своему слову: три месяца и три дня – преставился Агапит.

А на девятый день по преставлении в Печеры явился лекарь. И был тихий, задумчивый. Отправился к самому настоятелю, Антонию Великому, и вот что ему поведал.

Покойный Агапит явился лекарю княжьему как живой. И так наставлял его:

– Три дня ты определил мне от мудрости сего мира. А Бог мне к ним добавил три месяца. А если бы ты сказал «три месяца», – добавил бы к ним три года. И все – для вразумления твоего о том, что, как ни велика мудрость мира, она ничто по сравнению с премудростью Господа. Он попустил и эту болезнь мою не для иного чего, как только для уврачевания жестокого твоего сердца. Я мог и вообще исцелиться. Да только вот – на что мне? Имея ангельский чин, итак я предстоял пред Господом постоянно: в жизни как после смерти, во сне как и наяву, в болезни как и во здравии.

Лекарь тогда упал на колени перед Антонием Великим. И плакал, и отрекся от своей прежней веры. И умолял настоятеля посвятить его в образ ангельский.

Итак, одни претерпевают болезни, потому что не умеют не делать этого. И это есть, к сожалению, большинство людей.

Другие же не болеют, ибо они научились хранить здоровье. И это люди Традиции, которые сохраняют премудрость Севера и Востока.

Но третьи поднялись на тот уровень, где уже не существует деления на здравие и болезнь, явь и сон, жизнь и смерть. Такие могут и после смерти действовать как живые. Здоровье сохранять и в болезни. Бодрствовать и во сне. Таковы святые.

Часть IV. Дети – зачатие, рождение и воспитание

Глава 1. Искусство перинатального (до рождения) программирования пола ребенка

Всем известны строки пушкинской сказки: «и роди богатыря мне к исходу сентября». Конечно, сказка на то и сказка, чтобы в ней происходили всякие чудесные вещи. Это понятно. Но вот когда речь идет о естественном, а не сверхъестественном, удивляет: откуда у царя Салтана и будущей царицы такая твердая уверенность, что удастся им произвести на свет Божий именно богатыря, а не красну девицу, да еще и срок точно указан, к концу сентября?

Такое впечатление, что на Руси самым обычным делом было искусство, как бы сейчас определили, перинатального программирования. По-видимому, не только жрецы-волхвы, бояре да дворяне, а простая девица – младшая в семье сестрица – ведала сию премудрость. О чем и пообещалась царю.

Пушкин в своей сказке, которая, к слову сказать, вся построена на древнерусских мифах, отразил реальность и, причем, не слишком отдаленную во времени. В народе и в его время (начало XVIII века) и после все еще почитались Род и Рожаницы. В нынешней науке считают их самыми древними, первыми «неперсонифицированными» богами.

И это действительно так. Бог Отец, Творец (Род) всего видимого и невидимого, Источник всего сущего, Начало всех начал. Этих начал – Рожаниц – семь, что неслучайно. Семь – число аксиомы, догмата, число начал. Так сообщает Предание Северной Традиции. О том же говорит и Книга Притч (9.1): «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь».

«Русичи представляли Рожаниц белыми девами, иногда в птичьем оперении, живицами, подающими жизнь всему живому. Они же – судицы и кресницы. «Каждая из них держит в руках по горящей свече – знамение того светоча, которым возжигается пламя жизни, почему и называют их кресницами (от «крес» – «огонь»). Эти мифические девы стоят в таинственной связи со звездами». 13

13

Славянская мифология. Словарь-справочник / Сост. Л. М. Вагурина. – М.: Линор & Совершенство, 1998. – 320 с.