Чтобы люди помнили

«Богомольный мой дедушка не простил маму за ослушание. Шутка ли: вышла замуж без благословения, за коммуниста и без венчания. Проклятия, унижения, оскорбления сыпались на мать с избытком. Мама гордо и достойно сносила всё это только на людях, а наедине со мной где-то в закутке, приговаривая: „Дитятко ты моё!“ — плакала.

Мне кажется, слёзы матери запеклись в моей детской душонке навсегда… Меня самого все называли байстрюк — незаконнорождённый. Дети со мной не играли…

В степном селе не было ни театра, ни радио, ни кино… Однако среди детворы и даже среди тётей и дядей я прослыл „чудачком“. Частенько по просьбе односельчан показывал, как колхозный бугай ходит, как телёнок тычется в вымя матери, как петух гоняется за курицей, как…

Одним словом: чалбащан-то я потешал, а самому невыносимо хотелось петь жалобные песни. А песен я знал много и почему-то все с грустинкой…

Работать я начал с девяти мальчишеских лет. Работа всякая была: возил пахарям из села в поле в бочке воду, ездил с грабкой по жнивью, подбирая разбросанные валки соломы, водил лошадей по борозде, собирал колоски и пр., пр., что было под силу и не под силу.

На заработанные деньги купил себе балалайку. И началось треньканье. Вскоре из беспорядочных „брынь-брынь-брынь“ стала прослушиваться мелодия… Собирались возле нашего двора женщины, усаживались на бревно у плетня и просили: „Женько, спивай!“

Как же было им не петь? Сидели они торжественно, „як у церкви“, в белых хусточках, с только что помытыми босыми ногами.

Я пел:

Вот сейчас, друзья, расскажу я вам, — Этот случай был в прошлом году, — Как на кладбище Митрофановском Отец дочку зарезал свою…

…Как-то мама говорит мне: „Сынок, не печаль людей, ты их повесели“. Это уже был заказ… И кидался я по селу собирать частушки — прорва их у меня. Исполняя их, озорничал, виртуозничал и, кривляясь, показывал действующих лиц… Не тут ли начинался артист? Я ведь сам испытывал наслаждение от того, что страдал, исполняя горестную песню, до одури веселился от ядрёной частушки… Но главное — плакали и смеялись слушатели, зрители!..»

Прожив в селе несколько лет, Матвеев вместе с матерью переехал в город Цюрупинск. В школе, в которой он учился, существовал детский драмкружок, не оказаться в котором юный Женя, естественно, не мог. После школы поступил в театральную студию, а затем устроился статистом на сцене Херсонского театра. Получал там зарплату в 90 рублей, часть из которых шла на оплату угла в проходной комнате, который наш герой снимал у некой тёти Симы Абрамович. Никаким комфортом в том углу не пахло.

У Симы Абрамович было два сына: младший Лёва, который играл в театральном оркестре, и Яша, работавший часовщиком, но в свободное время помогавший младшему в его непростом музыкальном деле. Однажды их пригласили играть на одной еврейской свадьбе. Братья согласились, а Лёва решил взять к себе в напарники ещё и Матвеева. Мол, помашешь для виду руками, будто дирижёр, а за это тебя накормят до отвала. Наш герой, естественно, с радостью согласился, так как зарплата статиста не располагала к большим излишествам в еде. Знал бы он, ради чего Лёва пригласил его на свадьбу, наверняка бы отказался от этой чести.

Между тем перед самым началом торжества Лёва внезапно отозвал нашего героя в сторону и попросил его об одном одолжении: «Если ты произнесёшь тост в честь невесты, знаешь, сколько тебе харчей дадут?!» — «А что я должен сказать?» — спросил в ответ Матвеев. «Да ерунду: „Мура, будь счастлива“ — только и всего. Но есть одно, но это надо сделать по-еврейски». — «Но я же не умею». — «Это элементарно, всего три слова: абрейт мет алох! Запомнишь?» И Матвеев согласно кивнул головой.

Свадьба была в самом разгаре, когда наш герой, подталкиваемый в спину Лёвой, встал со своего места и, попросив тишины, произнёс: «Мура! Абрейт мет алох!» Что после этого началось! Гости повскакали со своих мест и чуть ли не с кулаками набросились на Матвеева. Со всех сторон на него сыпались проклятия: дрянь! шпана! дерьмо! Вскоре его длинное тело подхватили крепкие мужские руки и сбросили по лестнице вниз.

Как оказалось, Лёва специально разыграл эту комедию. Невеста была его бывшей любовью, которая предпочла вместо него другого парня. Сгорая от злобы, Лёва решил ей отомстить и в качестве орудия мести выбрал нашего героя. Пользуясь тем, что тот совершенно не знал еврейского языка, он заставил его сказать невесте, что она… «доска с дырочкой».

Между тем в судьбе Матвеева в те годы бывали и успехи. Например, в 1940 году в их городе проездом оказался знаменитый актёр Николай Черкасов. Посмотрев игру молодых актёров Херсонского театра, он отметил среди них несколько человек, в том числе и нашего героя. Посоветовал им ехать в Киев к Александру Довженко. Матвеев собрал вещи и отправился в столицу Украины. Эта поездка увенчалась успехом: его приняли в киноактерскую школу при Киевской киностудии. Тогда же он сыграл свою первую эпизодическую роль. Однако вскоре началась война.

В июле 1941 года Матвеев стал курсантом 1-го Тюменского пехотного училища. После шести месяцев учёбы он получил свою первую военную должность — командира взвода. Было ему в ту пору всего 19 лет. В феврале 1944 года всем курсантам училища, не доучившимся до лейтенантов, присвоили звание сержантов и отправили на фронт. Но наш герой (тогда он уже был в звании старшего лейтенанта) остался в училище ожидать нового пополнения. Промаявшись в безделье неделю, он написал на имя начальника училища полковника Акимова заявление (второе по счёту) с просьбой отправить его на фронт. Но начальник заявление завернул. «Будет приказ Верховного, разрешающий курсовым офицерам участвовать в бою, — отпустим», — сказал он Матвееву. Однако без дела его не оставил. Дал задание позаниматься с четырьмя десятками профнепригодников — так назвали курсантов, которых в силу разных причин (болезни, безграмотность и т.д.) должны были отчислить из училища.

Занятия шли уже несколько дней, когда внезапно нагрянула высокая инспекция из Москвы во главе с генералом. В первый же день они решили проверить боеготовность подчинённых старшего лейтенанта Матвеева. Курсантам надлежало уничтожить пулемёт противника, расположенный у дальней сосны. Однако ни один из курсантов справиться с этой задачей так и не смог. Генерал буквально метал громы и молнии. В конце концов, повернувшись к начальнику училища, он приказал: «Командира взвода за брак фронту — под трибунал! Остальных офицеров понизить в звании на одну ступень!» И с тем отбыл в сторону Тюмени.

К счастью, полковник Акимов оказался справедливым офицером. Вину с Матвеева он сумел снять, и дело в трибунал не попало. Иначе на фронт будущий народный артист попал бы в составе штрафного батальона.

В 1946 году произошли изменения в личной жизни нашего героя — он влюбился в молоденькую студентку музыкального училища в Тюмени Лиду. По её же словам: «Я первая Женю приметила. Он руководил самодеятельностью военного училища в Тюмени, где служил. И сам тоже в самодеятельности участвовал. Вся Тюмень ходила смотреть эти представления. Так что первый раз я его увидела на сцене. Он играл Гитлера…»

А вот что вспоминает об этом же сам Е. Матвеев: «Я, кстати, тоже Лиду увидел на сцене. В музыкальном училище был какой-то концерт, и Лида выступала. Она была божественна, у неё было божественное лирико-колоратурное сопрано. Меня прямо током ударило. Оказалось, что и её… Потом я демобилизовался и пришёл работать в Тюменский драматический театр, а Лида там же проходила стажировку. Но я боялся жениться. Только кончилась война. Надо было учиться. Кроме шинели надеть было нечего. Но Лида каким-то своим бабьим чутьём, девчонкой ещё, почувствовала: если мы с ней будем идти по жизни параллельно и каждый стремиться к своему финишу — семьи не будет. Она всегда относилась ко мне по-матерински, воспитывала меня и помогала… Поженились мы 1 апреля 1947 года. И сразу гордо отделились от родителей Лиды. Сняли комнату. Потом я привёз туда свою маму…»

В 1948 году Матвеев вступил в ряды КПСС. Тогда же его внезапно пригласили в Новосибирск, в труппу знаменитого театра «Красный факел». Для начинающего актёра это было большим успехом, однако руководство Тюменского театра отпускать его не собиралось. Уходить со скандалом Матвеев не хотел, поэтому, видимо, и не возражал. Кроме этого, от решительного шага его удерживала и материальная сторона: ведь в Новосибирске у них не было ни квартиры, ни продуктовых карточек. Короче, он колебался. И тогда в дело вмешалась его молодая жена. Взяв с собой восьмимесячную дочку Светлану, она одна отправилась в Новосибирск, сказав на прощание мужу: «Если хочешь с нами жить — приедешь тоже». И он, естественно, приехал.