Чтобы встретиться вновь

– От лени, наверное. – «Или из-за чертовой, дважды проклятой беременности, перевернувшей все мои планы и угрожающей надежде удержать при себе Филиппа». – Выбери что-нибудь для меня, ладно?

Абигайль испустила тяжелый вздох и подошла к платяному шкафу.

– Выбирать-то не из чего. Почему ты взяла так мало одежды?

– Очень спешила. Да и какая разница, в чем я хожу?

– Хмм. – Абигайль распахнула дверцу шкафа и с очень сосредоточенным видом уставилась на скудный выбор платьев. – Какого цвета ты чувствуешь себя сегодня?

Лилибет засмеялась.

– Я вообще никогда не чувствую себя никакого цвета. А ты?

– О, всегда. Сегодня утром я почувствовала себя желтой еще до того, как увидела на небе это прелестное большое солнце. А вчера скорее зеленой, хотя у меня нет зеленого платья и пришлось ограничиться этим дрянным красновато-коричневым, которое я терпеть не могу.

– Если ты его не любишь, зачем носишь?

– Затем. – Абигайль произнесла это так, словно ответ был настолько очевиден, что даже ребенок не стал бы спрашивать. – Красновато-коричневый! – Она с отвращением сжала губы.

– Странная ты девушка. Ну, тогда синее, раз уж я должна выбирать.

– Синее? Ты сегодня синяя? – Абигайль нырнула в шкаф и вытащила из него темно-синее платье с длинными рукавами и чем-то угрожающе напоминающим турнюр. Она наморщила носик. – Сколько лет этому платью?

– Всего год или два. Может быть, три. – Лилибет нахмурилась.

– Ну, ты больше не можешь ходить с турнюром. Даже деревенские девушки его не носят, а они считают себя счастливицами, если им достанется единственный журнал мод в год. А это подойдет? Правда, оно скорее фиолетовое, зато покрой тебя не опозорит. – Она повернулась как раз тогда, когда ночная рубашка Лилибет упала на пол. – О! Ты такая очаровательная в этом свете. Я бы с удовольствием нарисовала тебя. Ну то есть если бы умела рисовать.

Лилибет схватила сорочку и нервно засмеялась.

– Не такая и очаровательная. В конце концов, у меня уже есть ребенок.

– Да, но ты все равно безупречна, негодница. Такая гладкая кожа и восхитительные пропорции. Ничего удивительного, что бедняга Пенхэллоу тебя боготворит.

– Чушь, – резко бросила Лилибет и схватила с комода корсет.

– О, ну не будь дурочкой. Ведь совершенно очевидно, как он на тебя смотрит. А потом ты кидаешь на него этот твой высокомерный взгляд и замораживаешь беднягу на месте. Зашнуровать?

– Пожалуйста. Только не очень туго, – торопливо добавила Лилибет.

Она ощутила руки Абигайль у себя на талии. Та быстрыми, умелыми движениями начала затягивать шнуровку. Это только воображение или новая, угрожающе знакомая полнота выпирает над отороченным кружевами краем корсета? И соски стали немного темнее, чем раньше?

– Ну вот! Надеюсь, не слишком туго. Тебе вполне хватит места, чтобы съесть ленч у озера. – Абигайль отошла в сторону. – А почему синее?

Лилибет повернулась и потянулась за платьем, стараясь избегать проницательного взгляда карих глаз кузины.

– Синее? – переспросила она.

– Ты сказала, что чувствуешь себя сегодня утром синей.

– А! Я сказала, что сегодня мне хочется надеть что-нибудь синее, глупая ты гусыня. А не то, что я сегодня синяя в смысле, что чувствую себя синей и печальной. Вовсе нет. Совсем наоборот. – Натянув платье на плечи, она обернулась к Абигайль. – Ты не застегнешь мне пуговицы?

– О. Ну ладно. Наверное, я тебя не так поняла. – Абигайль говорила нарочито бесстрастным тоном. Пальцы ее, ловкие и умелые, быстро застегивали пуговки. Абигайль никогда не требовались камеристки – они всегда просыпались слишком поздно для нее.

– Спасибо, – поблагодарила Лилибет. – Спустимся вниз на завтрак?

– Да, конечно. И не забудь своего Аристофана – Александра ждет нас в кабинете для утреннего обсуждения.

Лилибет взяла с комода книги и вслед за Абигайль вышла из комнаты.

– Вообще это довольно странно, – продолжала Абигайль, пока они спускались по широкой каменной лестнице в центре замка. – Я имею в виду, синее. Когда я вошла к тебе в комнату, то подумала, что ты выглядишь голубовато-печальной. И тут ты говоришь «синее», словно прочитала мои мысли.

– Очень странно. Не представляю почему.

– И нет никаких причин? Для печали?

– Нет. – Лилибет придерживалась рукой за стену, спускаясь по крутым ступеням. – Никаких причин.

Столовая в замке Святой Агаты – похожая на пещеру, выложенная камнем, со столами на козлах, зияющими между обедающими как равнины Монголии, с двумя узкими окнами, напоминающими стражей, противостоящих холодной северной панораме, – одним своим видом лишала Лилибет аппетита. Беременность не улучшала положение дел.

– Ты пробовала сегодня почки? – весело спросила Абигайль. Она с безрассудным ликованием уписывала горы еды со своей тарелки. – Плавают в масле, в точности как я просила Морини. Оливковое масло, конечно, очень недурно, но добрые английские почки требуют… Ты хорошо себя чувствуешь, Лилибет?

– Я… да. – Лилибет отщипнула кусочек гренки.

– Ты что-то позеленела. А может быть, все дело в свете. Филипп, у тебя сегодня утром отличный аппетит. Как тебе копченая селедка?

– Очень вкусная, спасибо, кузина Абигайль.

– С их стороны просто чудесно находить для нас почки и копченую селедку. Интересно, как им это удается.

Лилибет заставила себя проглотить еще кусочек гренки.

– Полагаю, такие вещи можно просто заказывать. Во Флоренции сотни англичан.

– Да, но откуда они знают? – Абигайль подалась вперед и заговорила приглушенным голосом: – Тебе не кажется, что в этом старом замке есть нечто странное?

– Не понимаю, о чем ты. – Лилибет поднесла к губам чашку с чаем. Ароматный пар вроде бы слегка успокаивал желудок. – Это просто старый замок, вот и все.

– Правда? И ты ничего не чувствуешь? Как будто здесь в каждом углу болтаются привидения? – Абигайль повела рукой, изображая привидение, и едва не опрокинула чашку.