Чудаки
Шрифт:
Микола хотел было отдать другу своих, постарше и покрепче, однако Сашко не согласился. И на него, видно, обиделся.
Вот уже три дня сторонится всех, Миколы тоже.
Сегодня Сашко даже во двор не выходил. Наверное, увидел Миколу здесь, на подсолнуховых стеблях, и, чтобы не встретиться с ним, затаился в хате.
Микола встал, покричал через проволочную сетку-ограду:
— Сашко! Сашко!
Молчание.
— Сашко-о! — покричал громче.
Тишина…
Неужели ушел куда-то так рано?
Микола снова лег, загляделся в голубой простор. Но уже не следил за
Нескладно у него получается в последнее время, ох, нескладно! С первого дня, как начались занятия в школе, все пошло кувырком. Раньше и не такое вытворял, и ничего, почти всегда сходило с рук. Когда-то там еще Ирина Тимофеевна сообразит, что это он сотворил, и поднимет шум. А сейчас ну ни одна затея не удается. Что бы ни задумал — все новая учительница разгадает! И хлопцы и девчата стали не такими, как прежде. То, бывало, отмочит он какую-нибудь штуковину — все довольны, смотрят на него, как на героя. А тут как поглупели. Подговорить их, склонить к чему-либо — зряшное дело. И все из-за этой Валентины Михайловны. Не поймешь ее никак, не предусмотришь, как себя поведет.
К другим учителям уже привыкли, знают их характеры, приноровились.
Первым в воображении Миколы встает старейший в школе учитель математики, Виталий Павлович, учивший еще родителей нынешних учеников и даже их дедушек и бабушек.
Поздоровавшись и отметив в журнале, кого нет на уроке, он садится обычно не за стол, где сидят все учителя, а за парту кого-нибудь из отсутствующих.
Чаще всего выбирает задние парты. Его, сухонького, маленького, полностью устраивает место ученика. Если бы не белая-белая, точно сметаной облитая голова да не пышные седые усы, он бы и не выделялся среди учеников.
Встает из-за парты в конце урока, ставит отметки в дневники и в классный журнал.
Сам никогда не объясняет решения задач, примеров. Вызывает к доске кого-либо из учеников и просит «помочь» ему их решить. Или говорит:
— Давай разберемся вместе, что это за головоломка. Никак не одолею ее один.
Виталий Павлович никогда не повышает голоса, говорит медленно, мягко, любит пошутить.
Географ Тарас Константинович, напротив, высокий, здоровенный, с черным кудрявым чубом, мясистым носом. Этот почти совсем не садится во время урока, стоит у развешенной на доске карты и даже в журнале пишет стоя.
Если кто-то не может показать на карте тот или иной остров или озеро или назвать части света, Тарас Константинович так удивляется, будто ученик не знает, где в их селе клуб или сколько душ в его семье.
— Неужели ты забыл, где остров Кергелен? Ой, какой стыд, какой стыд!.. — хватается за голову.
Учитель истории Борис Прокопович любит рассказывать и часто так увлекается, что забывает спросить домашнее задание. Спохватится, когда зазвонят на перемену, но уже поздно.
— Ну и хитрецы! — грозится незлобиво. — На следующий раз вы меня не проведете. Урок не выучили и нарочно задаете вопросы!
Самой доброй считается Надежда Григорьевна, учительница украинского языка и литературы. Она всегда все прощает: невыученный урок, опоздание,
подсказку, даже шалости, стоит только попросить у нее прощения. Сама очень вежливая, требует этого и от других. Учеников называет на «вы».Когда кто-нибудь подходит к ней на перемене и просит не вызывать на уроке, поскольку, дескать, по такой-то и такой-то причине не приготовил домашнее задание, она и не вызовет.
О каждом из учителей ученикам известно немало. А вот что можно сказать о новой? Почти ничего. Непонятная какая-то…
«Но куда же все-таки девался Сашко? — опять вспомнил друга Микола. — Может, к старым Антонюкам пошел? Там ведь сейчас дядько Дмитро гостит. Нет, туда он не пойдет. С тех пор как там снимает комнату Валентина Михайловна, не был ни разу. Скорее всего, с отцом на пруду».
Только подумал это, как услышал на улице треск мотора. Выбежал за ворота — а это Сашко на мопеде гоняет.
Увидел Миколу, остановился.
— Чей это? — спросил Микола.
— Дяди Дмитра. Вчера купил, «Верховина» называется. Во Львове выпускают.
— Когда же ты научился ездить?
— А тут и учиться нечего. Кто на велосипеде умеет, тот и на мопеде сразу поедет. Дядя Дмитро мне показал.
— А где же он сам?
— На рыбалке. А мне разрешил кататься до обеда. Хочешь и тебя научу?
— Спрашиваешь! Ясно, хочу, — усмехнулся Микола.
— Но не тут, лучше за садом или за огородами. А то как набежит малышня!..
Сашко добрый и незлопамятный. Как будто ничего неприятного между ними и не было.
— Слушай, Сашко, а может, и хлопцев позовем?
— А чего же, давай, — охотно согласился Сашко: он сразу догадался, что Микола хочет помириться со всеми.
Вскоре сошлись почти все ребята из их класса, и каждому хотелось прокатиться на мопеде.
Не было только Виктора Троця.
— Кто за ним сбегает? — спросил Сашко, который теперь чувствовал себя чуть ли не вожаком их ватаги.
— Все равно мать не пустит. Он пеленки сестре стирает, — засмеялся ехидно Олег.
— Тогда пойдемте все вместе, попросим, чтобы отпустила, — сказал Сашко.
Ну и вреднющий этот Олег! Такой же, как и его старший брат Сергей. От него, наверное, и перенял эту дурную привычку: всегда старается словечком язвительным уколоть или придумает такую забаву или игру, чтобы поглумиться. Это у него прямо как болезнь. Возьмет, бывало, и спрячется, а когда подойдет кто-нибудь — выскочит внезапно, крикнет «гав» и хохочет, довольный, что напугал.
Когда пришли к Виктору во двор, увидели у сарая кирпичи, сложенные в ровненький невысокий столбик.
— Для чего это? — спросили.
— Для гаража. Отец машину покупает, «Запорожец», — ответил Виктор.
Олег попробовал, крепко ли стоит столбик, — он слегка качался.
— Ого, тут и силач не свалил бы! — сказал зачем-то, хотя хорошо знал: повалить его сил много не нужно.
— Такое скажешь — «силач»! — усмехнулся Виктор. — И я повалил бы.
— Ты? — пренебрежительно глянул на него Олег. — Силы как у воробья, а хвастает!
— Вот и не хвастаю!
— Так докажи — возьми и повали!
— И докажу, — не сдавался Виктор.