Чудеса происходят вовремя

— Лично мэра! — потребовал генерал. Но вместо племянника к телефону опять подошел его заместитель. — В чем дело, Митопулос? — гаркнул генерал. — Где же все-таки мэр?

— Весьма сожалею, господин министр, но господин мэр не совсем здоров, — ответил Георгис; от волнения он утратил все свое красноречие и не сумел объяснить, что именно с господином мэром.

— Он ранен? — крикнул генерал.

— Нет, легкие ушибы, полученные при падении с лестницы.

— Ну и что с ним? Что-нибудь серьезное?

— Нет, господин министр! Его состояние не вызывает беспокойства, но на несколько дней врачи рекомендуют постельный режим.

— Как же он упал с лестницы? — спросил генерал. — С чего бы это?

— Не могу знать, господин министр. Сам господин мэр ничего не помнит.

Ответ показался генералу подозрительным.

— Какого черта? Положим, сам он не помнит, ну а жена? Что говорит жена?

Дондопулос замялся и начал выкручиваться.

— Послушай, Митопулос, — обрезал генерал, которому пора было идти. — Твои объяснения меня не устраивают. Чего-то ты крутишь. Но мы к этому еще вернемся!

Генерал положил одну трубку и поднял вторую, с соседнего аппарата.

— Я выхожу! — объявил он человеку, отозвавшемуся на другом конце провода. — А теперь вот что. С моим племянником, ты его знаешь, творится что-то неладное. По сведениям, которые я получил по телефону, можно предположить, что этой ночью на него совершили нападение. — Тут генерал перевел дыхание и повысил голос. — В провинции уже начали, а мы и бровью не ведем! Немедленно телеграфируй в жандармское управление, пусть выяснят и доложат. А тот, с кем я говорил по телефону, вел себя довольно странно: юлил, выкручивался, путался. Митопулос его фамилия.

— Слушаюсь, господин генерал! — ответил человек на другом конце провода.

— Давай побыстрее, я выхожу.

Генерал опустил трубку, выдвинул ящик стола, достал браунинг, проверил его и положил в карман пиджака. Потом подошел к зеркалу, одернул пиджак, приосанился и подкрутил усы.

— Порядок, — сказал он с удовлетворением и вышел из кабинета. В приемной трое молодых людей в штатском вскочили и вытянулись в струнку. — Пошли, — сказал им генерал.

Они направились в министерство внутренних дел, У входа уже стояли двое вооруженных эвзонов [18] . Вместо того чтобы подняться по лестнице, ведущей наверх, генерал пересек вестибюль и открыл маленькую дверцу под лестницей. В комнате было человек двадцать эвзонов. Они вытянулись и замерли, и небольшая комната разом превратилась в рощу стройных кипарисов. Майор — с закрученными усами, такой же высокий, стройный и бравый, как его отборные молодцы, — выступил вперед и доложил, что приказ генерала выполнен и теперь он ждет новых распоряжений. Генерал взял его под руку и вывел в вестибюль.

18

Солдаты национальной гвардии.

— Майор, — строго сказал генерал, когда они остались вдвоем. — Твое место сегодня здесь! У двери! И отсюда ни на шаг!

— Слушаюсь, господин генерал! Я зашел на минуту, чтобы объяснить своим...

— Нечего объяснять! — - прервал его генерал. — Ни на дюйм отсюда! Никуда! Даже в туалет! Вон те двое, — и генерал показал на стоящих у входа эвзонов, — и ты, майор, заменяете сегодня все вооруженные силы, включая авиацию и флот. И никаких беспорядков!

Щелк! — щелкнули начищенные до блеска ботинки майора.

— Особо следи за выходом, — напомнил генерал. — Никто не должен выйти отсюда без моего разрешения! Вот эти ребята, — и он показал на своих сопровождающих, — отведут министров в зал.

Он обошел вестибюль, отдал еще несколько распоряжений, а потом проворно поднялся по лестнице.

* * *

...Ровно за десять минут до «исторического» момента генерал вошел в кабинет, расположенный напротив большого зала приемов. В кабинете находился премьер и два ближайших его сообщника. «Премьер был немного бледен, он сидел посередине, как Иисус промеж двух разбойников», — записал позднее генерал в своих мемуарах, и его сравнением не стоит пренебрегать, потому что существуют и другие свидетельства, говорящие о том, что этих старых своих друзей Метаксас не любил и не питал к ним никакого доверия, Про одного из них у Метаксаса были точные сведения, что он уже сейчас готовится выступить под своим знаменем и выжидает, чтобы заручиться расположением короля. Вместе с другим Метаксас участвовал еще в мятеже 1923 года и нисколько не сомневался, что этот так называемый «друг» и на сей раз выкинет какой-нибудь номерок. И вот в исторический момент, открывающий эпоху национального возрождения, судьба опять посадила их рядом: одного — по левую, другого — по правую руку. «Дурной знак, по всей вероятности, думал премьер», — записал генерал в своих мемуарах. При появлении генерала лицо премьера осветилось радостью.

— Как дела, Аристидис?

— Все готово, — доложил генерал. — Минут через десять — пятнадцать министры будут доставлены. Двое уже на месте — Бузис и Кацимбасис. Их отвели в зал.

Премьер кивнул. Вид у него был усталый.

— Хорошо, пусть и остальных отведут туда же. Мы скоро выйдем.

Аристидис хотел повернуться и удалиться, но в эту минуту его осенила светлая идея, «которая сыграла немалую роль в событиях исторической ночи». «Господин премьер, я не рекомендовал бы вам делать заявление перед всеми министрами сразу, — сказал я тогда премьеру. — По опыту своему я знаю: когда имеешь дело со многими, трудно уловить, что на уме у каждого. Ведь если хоть один из них возразит, его позиция может повлиять на остальных и за последствия трудно будет поручиться. Опасаюсь, — закончил я несколько шутливо, — что для наведения порядка и подписания указа мне придется вызвать сюда эвзонов». Премьер рассмеялся. И, воспользовавшись удобным моментом, я высказал свое предложение: «Не лучше ли приводить их сюда по очереди, как к духовному отцу?»

Идею Аристидиса поддержал его друг Теодорос, сидевший слева от премьера.

— Аристидис прав, я с ним согласен. Давайте начнем, господин премьер, зачем терять время?

— Ну что ж! За дело! И да поможет нам бог! — сказал премьер. — Давай, приводи их по одному. Кто там уже на месте?

— Бузис и Кацимбасис!

— Веди Бузиса... Или нет, погоди, лучше Кацимбасиса. Или нет... Да ладно, веди, кого хочешь, раз уж подал такую идею.

Аристидис стремительно вышел. «Бузис и Кацимбасис! С оружием на выход!» — чуть не закричал он по привычке, но перед дверью в зал приемов приостановился, расправил плечи, подкрутил усы и откашлялся. В зал он вошел торжественно и важно.

— Господин министр, — сказал он Кацимбасису, — прошу вас...

Когда они вышли в коридор, генерал проявил личную инициативу:

— Господин министр, позвольте мне, старому солдату, принести вам искренние поздравления. Господин премьер избрал вас первым, кому будет оглашено великое решение, принятое королем и господином премьером.

С этими словами он открыл дверь и впустил Кацимбасиса в кабинет. Метаксас встал и слегка дрожащим голосом произнес:

— Господин министр, решение об установлении диктатуры принято. Я имею согласие короля! К сожалению, другого выхода у нас нет. И так уже коммунисты убеждены, что их час настал... В качестве орудий своей политики они используют лидеров так называемой либеральной группировки...

Аристидис слушал слова премьера, но глядел на спину Кацимбасиса. Спина министра генералу не понравилась. Было в ней какое-то напряженное ожидание и лихорадочное волнение. Генерал заметил, как нервно сплелись пальцы Кацимбасиса и все тело его стало подергиваться, точно в тике. «Тьфу ты черт! — подумал генерал. — Чего доброго упрется!» Эта мысль привела его в некоторое замешательство: такой вариант он не предусмотрел и не знал, что нужно будет предпринимать. Чем больше он наблюдал за спиной Кацимбасиса, тем более вероятным ему казалось, что Кацимбасис не согласится. «Писака! Бумажная крыса! — возмущался генерал. — Говорят, учился в Европе, книги пишет... Ну чего от такого ждать? Боюсь, что начало будет неудачным, зря я не выбрал Бузиса...»

Между тем премьер продолжал:

— На завтра назначена забастовка рабочих. Она хорошо подготовлена и, согласно официальному заявлению депутатов-коммунистов, сделанному тридцать первого июля и выдержанному в оскорбительных для правительства тонах, призвана перерасти в своего рода гражданскую войну и коммунистическую революцию. Эти события, господин министр, начнутся завтра утром. Что прикажете делать?

Спина Кацимбасиса немного успокоилась, но все-таки еще подергивалась. И тогда Аристидис решил вмешаться.