Чудо и чудовище
Шрифт:
В отличие от Рамессу, сохранявшего привычную невозмутимость, Фратагуна не скрыла удивления. Далла не была редкой гостьей в храме, но появлялась там в урочные дни праздников и жертвоприношений. Царица вручила верховной жрице дары, о которых позаботился Рамессу – золотые запястья с бирюзой, и пару белых голубок – эти птицы почитались, как спутницы богини. Женщины направились к кумиру Мелиты, и пока Далла молилась, Фратагуна воскурила благовония и окропила дары вином, смешанным с медом.
Младшие жрицы за занавесями пели хором хвалу Мелите. Голосов в этом хоре было немного, так как царица прибыла
Далла предполагала, что они направятся во внутренние покои храма, но жрица провела ее на открытую террасу, возвышавшуюся на двором. Это устраивало Даллу. Рамессу мог ее видеть, но был не в состоянии услышать.
Она, не мешкая, изложила Фратагуне свое дело. Красивое лицо жрицы стало грустным.
– Я все время боялась, что ты придешь ко мне с этой просьбой. И вот – мои опасения сбылись.
– Почему ты боялась?
– Гипероха обращалась ко мне с этой просьбой.
– И что же?
Фратагуна прямо взглянула ей в лицо.
– Если б я могла ей помочь, ты, возможно, не была бы сейчас царицей Зимрана.
– Вот как… – пробормотала Далла. Кровь стучала в ее висках. Смутно вспомнилось: " … это знают все жрицы…" Все жрицы. Все!
Она услышала чей-то голос, и с трудом узнала в нем свой собственный. Он стал высоким, ломким и сиплым.
– Ты не хочешь помочь мне…
– Не могу.
– Не хочешь! Тебе противно, что я царица, ты сама призналась. Вы все в Зимране ненавидите меня, я для вас чужая… как будто я хотела покидать Маон… но вы ищете моей смерти!
– Ты ошибаешься. И если дело зашло так далеко, средство от твоей беды найти можно. Но я не в силах его тебе дать.
Всем известно, что священнослужители любят играть словами, задавать загадки и говорить двусмысленности. Знала это и Далла. Но сейчас загадки и намеки жрицы выводили ее из себя:
– Не лукавь со мной! Я поняла – из-за того, что для тебя материнство стало несчастьем и бременем, ты хочешь лишить детей других женщин!
Фратагуна чуть отшатнулась.
– Вот видишь, – продолжала Далла, – твоя тайна – не тайна для меня. И я пока еще царица, чтобы обратить это себе на пользу!
– Ты угрожаешь мне? – Фратагуна полностью овладела собой, тон ее был сух и сдержан.
Далла также опомнилась. Но отступать было некуда.
– Я предупреждаю – лучше не быть со мной во вражде.
– Я и не враждую с тобой, царица. Я служу Мелите, а она – богиня любви, а не вражды. Ты сама наживаешь себе врагов. И только от тебя зависит, найдешь ли ты помощь. А теперь позволь оставить тебя. У меня много дел.
Обратную дорогу Далла проделала, опустив на голову покрывало. В носилках и без того было душно, но она не хотела, чтобы Рамессу видел ее лицо.
Когда она вернулась в свои покои, Филака явилась, чтобы переодеть ее и снять тяжелые драгоценности. Но Далла прогнала ее. Ей было невыносимо, что женщина, нынче ночью содрогавшаяся от похоти в вонючей клетушке при конюшне, будет прикасаться к ее телу. В ее воле было приказать высечь рабыню, или отправить ее на тяжелые работы. Однако до этого ее гнев не дошел, довольно было, чтоб невольница убралась с глаз.
Она
еще сидела в кресле, в том же уборе, в каком была в храме, когда вернулся Рамессу.– Пусть не прогневается на меня госпожа царица за то, что я беспокою ее в часы отдыха. Но у меня есть известие о твоем супруге.
– Да? – слабым голосом спросила Далла. Прошло всего два дня, неужели Ксуф возвращается?
– Пока мы ездили в храм, прибыл один из царских гонцов, посланных по другому делу, и заставший армию в пути. Он сказал, что войско государя Ксуфа ускоренным маршем движется к границе. Князь Маттену не вывел своих воинов в поле. Скорее всего, – добавил от себя Рамессу, – наш государь будет осаждать врага в его крепости.
– Спасибо, добрый управитель. Пусть боги пошлют победу Зимрану!
– Да будет так, – Рамессу поклонился и вышел.
Итак, осада… Далла не разбиралась в военных делах, однако успела изучить характер супруга. Вряд ли он способен долго сидеть на одном месте. Осада ему прискучит, он пойдет на штурм или заключит с Маттену мирный договор, и тогда…
Но какое-то время осада продлится, и за это время Далла должна найти помощь, какое-то средство… Она хлопнула в ладоши и произнесла:
– Позовите ко мне Берою.
На ночь царица велела Берое остаться вместе с ней. Старуха, казалось, нисколько не была этим удивлена. Но вид у нее был встревоженный и даже мрачный.
– Няня, – спросила Далла, когда Бероя уселась у ее постели, – где ты научилась готовить снадобья?
– Я, кажется, как-то говорила тебе, что родом из Акелайны. Это маленький город, но храм Мелиты, который находится там – один из древнейших. В Акелайне еще помнят настоящее, неискаженное имя богини – Белита, Баалат, Великая хозяйка. Она – владычица всех женских обманов уловок и хитростей. Наша семья была велика и многочисленна, и, дабы не умереть с голоду, меня в раннем детстве продали храму. В жрицы меня не готовили, я была всего лишь прислужницей, но и прислужница там может кое-чему научиться, если хочет. Потом жрец-управитель решил, что в храме слишком много прислуги, а год был неурожайный. И меня продали торговцам, от которых я попала в дом князей Маонских…
– И ты посвящена в тайны Мелиты?
– В некоторые.
– Владычица всех обманов… Так ты обманывала моих родителей?
Бероя сделала охранительный знак.
– Адина и Тахаш были добры ко мне. И все, что я делала до сих пор, было для пользы моих хозяев.
– Но сейчас пришли иные времена, – с горечью сказала Далла.
– Нет! Моя хозяйка ты, а не Ксуф. И ради тебя я готова на все. Ты – дитя моего сердца.
– Тогда помоги мне! После того, как Фратагуна отказала, мне больше не на кого надеяться.
– Фратагуна? О чем вы с ней говорили?
Выслушав Даллу, нянька грустно покачала головой.
– Не обижайся, дочка, но она сказала тебе правду.
– Но почему? Разве это невозможно? Моя мать не могла забеременеть целых двадцать лет, и все же родила. И ты помогла ей, не отпирайся!
– Я и не отпираюсь… У бесплодия бывают разные причины. Иногда от него можно вылечить – целебными снадобьями, или иными средствами. Но здесь не тот случай. Ты здорова, тебя не от чего лечить. Дело не в тебе, а в Ксуфе.