Чудо пылающего креста

— Но я не христианин.

— Ты человек принципиальный, как и твой отец. И потому наши люди в Галлии, Испании и Британии освобождены от гонений и наши церкви отстроены заново.

— Епископ Хосий сам из Испании, он был близким другом твоего отца, — объяснила Феодора Константину. — Я попросила его остаться в Треверах и быть моим духовником, но боюсь, что навязалась ему.

— Вовсе нет. — Умные глаза Хосия осветились улыбкой. — Мы с твоим советником Эвмением, август, старые противники в спорах и дискуссиях. Редко где я проводил так приятно свое время, как здесь.

— Я не знал, августа, что вы христианка, — сказал Константин, когда церковник ушел, чтобы послушать молитвы детей.

— Ты не одобряешь?

— Вовсе нет. У меня много друзей среди христиан. Скажите, отец мой был христианином? Эборий в Британии сказал, что нет.

— Это правда, что Констанций никогда не исповедовал христианской веры, — подтвердила Феодора. — Хотя я считаю, что в глубине души он был нашим человеком и в конце концов признал бы это открыто. Но еще оставались в силе эдикты Диоклетиана, и на Востоке, и в Египте шли гонения, так что в то время это оказалось неприемлемо.

А потом… — голос ее пресекся на мгновение, — уж стало слишком поздно.

— Вы только что говорили о Хосии как о вашем духовнике. Мне незнакомо это слово.

— Мы, христиане, стараемся жить по учению Иисуса Христа, но мы всего лишь люди и поэтому непременно грешим, — пояснила она, — Прощение наших грехов обещается нам, если мы будем исповедоваться в них без принуждения и открыто, поэтому большинство из нас исповедуется священнику и до получения прощения во искупление этих грехов на нас накладываются определенные обязательства.

— Я-то думал, что обряд крещения для того и проводится, чтобы смыть все грехи.

— Это так, но, будучи людьми, мы непременно снова будем грешить. Вот почему многие христиане предпочитают, чтобы их крестили в последние часы перед смертью.

— Священник Евсевий из Кесарии пытался однажды объяснить мне кое-что из этих вещей, — признался Константин. — Но, боюсь, и сейчас я понимаю их не лучше, чем тогда, — особенно триединство Бога. — Он сменил тему разговора: — Сегодня я получил письмо от императора Максимиана. Он хочет, чтобы я встретился с ним в Арелате, чтобы облечь меня титулом августа.

— Я очень рада за тебя, — тепло сказала Феодора, — Если бы был жив твой отец, и он бы порадовался. Ты вполне это заслужил. — Тут лицо ее стало озабоченным. — Но что это понадобилось отчиму делать это именно сейчас?

— Хочет быть уверенным, что я буду поддерживать его в любой передряге с Галерием, Максимином Дайей и Лицинием.

— Лицинием? Я его не знаю.

— Он был главным военачальником императора Галерия, когда я жил в Никомедии, и однажды оказал мне великую услугу. Сегодня пришла весть, что Галерий назначил его и Максимина Дайю августами. Лициний будет править Иллирией, Галерий — Грецией и азиатскими провинциями, а Дайя — Сирией и Египтом. При этом Галерий будет старшим императором над всеми.

— Значит, при трех августах на Востоке мой отчим, естественно, желает быть уверенным в том, что ты будешь на его стороне?

— Можно ли его за это винить?

— Полагаю, что нет — уж коли ты знаешь, почему он добивается твоего расположения.

— У меня нет никаких иллюзий насчет моего будущего тестя, — заверил он ее.

— Выходит, вы с Фаустой…

— Император Максимиан согласился наконец на наш брак. Он привезет ее с собой в Арелат.

— Рада за вас обоих. — Она дала ему свои руки, желая этим теплым жестом выразить свое удовольствие. — Фауста — очаровательное существо, и я знаю, что ты горячо ее любишь. Я с детьми перееду на загородную виллу твоего отца под Треверами. Теперь, когда у тебя будет своя семья, дворец понадобится тебе самому.

— Это не к спеху, — заверил он ее. — Хочу немного побыть в Арелате. Там легче быть в курсе того, что происходит в Италии. — И Константин, и Феодора понимали, что при отсутствии доверия к Максимиану и Максенцию для него было бы благоразумней находиться в таком месте, откуда он быстро смог бы вступить в Италию, пользуясь перевалами через горы, которые иногда называли Приморские Альпы.

Глава 19

1

Бракосочетание Константина и Фаусты в Арелате явилось искуснейшей церемонией, когда-либо устроенной в Южной Галлии. Его облачение в императорскую порфиру и присвоение ему официального титула августа, которым, по мнению большинства его подданных, он уже обладал, состоялось днем позже и устраивалось наподобие римского триумфа. Туда со своими свитами съехались многие правители из Испании, Галлии, Африки и даже германские вожди, решившие, после того как он наказал в пример другим мятежников Аскарика и Регаиса, поддержать «римский мир».

Константин и Максимиан вместе на золотой колеснице проехали в храм Аполлона, где, по настоянию Максимиана — возможно, потому, что он знал о сочувствии Константина христианам, — новый август председательствовал на обычном жертвоприношении бычка. Только после этого Максимиан официально провозгласил Константина правителем Галлии, Британии и Испании и накинул на плечи молодого человека привезенный им из Рима роскошный пурпурный плащ.

Раздел империи закончился, и шесть августов — Константин, Максимиан и Максенций на Западе и Галерий, Лициний и Максимин Дайя на Востоке — правили ею, теоретически обладая равной властью. То, что при Диоклетиане было единой нацией, теперь раскололось на шесть частей, но перспектива конфликта, хоть он и казался неизбежным, Константина не удручала. Имея у себя под рукой сильнейшую армию и владея самой многолюдной и процветающей территорией империи, он был готов расширить сферу своей деятельности, лишь только бы представился случай. И последний не заставил себя долго ждать.

Сколь ни был Константин зачарован любовью к молодой супруге, от его внимания ни на минуту не ускользала развернувшаяся в империи борьба за власть. И вот, проводя свой медовый месяц в Арелате, этом маленьком, купающемся на солнце городе, известном гражданам провинции как «маленький галльский Рим», он снова на время стал зрителем, наблюдая за развитием событий в Италии и на Востоке. В Арелате это оказалось делать очень удобно.

Когда-то жители Массилии во времена первых финикийцев построили здесь важную торговую станцию — это было еще до того, как южнее, на Африканском берегу, невезучая царица Дидона из Тира основала Карфаген. Готовясь к нападению на лежащую неподалеку Массилию, Юлий Цезарь построил на берегах реки галеры, и во многом коммерческое значение Арелата связывалось с важной ролью его как порта, где происходила перегрузка речных и морских судов.

Центр римской администрации в Арелате располагался в западной части города, неподалеку от Роны, а между ним и широкой вялотекущей рекой стояла гигантская арка, строительство которой было завершено Констанцией незадолго до его кончины. Весной и летом в городе царила жара, но громадная конструкция с сетью подземных переходов давала возможность не только скрыться в прохладу, но и хранить быстропортящиеся товары. В целом Арелат являлся счастливым местечком, расположенным вдалеке от постоянной угрозы вторжения из-за Рейна, что делало Треверы при всем его великолепии приграничным городом.