Чудо пылающего креста

— Тогда человек, которого вы почитаете за Бога, был не более последователен, чем обычный смертный. Он учил нас прощать тех, кто ошибается, однако проклял дерево, не давшее плодов.

— Это место в Святом Писании многим не давало покоя, — признался Хосий. — Оно содержится в двух Евангелиях, которые мы считаем достоверными, и поэтому верим, что такое действительно случилось.

— Ты все же не объяснил разницы между словами и делами Христа.

— Напоминаю опять, август, что Иисус являлся не только Сыном Бога, но также и человеком. Рождённый от женщины и будучи потому смертным, он, проклиная смоковницу, мог поступать как человек. Но он же есть и Бог и учил слову Божию. Мы полагаем, что случай со смоковницей значит следующее: когда человек внешне проявляет добродушие, но не имеет плода, который ему следует выносить, он не может считаться ценным для царства Божия, и потому его следует выбросить за ненадобностью.

— Внешне-то Бассиан творил полезные дела, а вот внутреннего качества — верности у него определенно не было, — подытожил Константин. — Значит ли это, что я буду прав, казнив его как предателя?

— Я не судья, август.

— Ну, значит, теперь ты уж мне не помощник!

— Ты бы хотел, чтобы я служил тебе в качестве твоей совести?

Этот вопрос отрезвил Константина, ибо церковник затронул его больное место. Ведь он действительно хотел, чтобы Хосий послужил ему в качестве его совести и Сказал ему, что он прав.

— Почти два года назад ты победоносно водил войска в битву со знаменем, на котором были начертаны священные инициалы Иисуса Христа, — напомнил ему Хосий. — Не разумно ли поверить, что под тем же знаменем ты будешь торжествовать и как властитель государства?

— Ты хочешь сказать, что мне следует перестать разыгрывать сцены с принесением жертв и показной верностью Юпитеру и признать только твоего Бога, хотя ты только что доказал, что, следуя его учению, я буду делать одно, а следуя его поступкам — другое?

— Я просто рассказал тебе историю, чтобы указать на выбор, стоящий перед тобой как перед судьей, — сказал Хосий. — Бассиан был подобен той смоковнице: снаружи сплошная зелень, а за ней ни единого плода. Святое Писание вроде бы и оправдывает его казнь, но только при том условии, август, что при вынесении своего приговора ты не будешь забывать об одном обстоятельстве.

— О каком?

— Если бы ты взглянул на протоколы, которые Понтий Пилат вел как прокуратор Иудеи около трехсот лет назад, ты бы узнал, что Иисуса из Назарета осудили и казнили по римскому закону как изменника.

Глава 25

1

Узнав, что Сенецион и многие другие заговорщики, намеревавшиеся убить его и силой захватить власть, бежали к Лицинию, Константин послал своему соправителю-августу требование выдать их. Однако Лициний отказался их выдать и, более того, облек свой отказ в презрительные выражения. Вскоре после этого толпа, очевидно подстегиваемая агентами Лициния, сбросила с пьедестала и разрушила несколько статуй Константина, воздвигнутых рядом со статуями Лициния вдоль границы между владениями двух императоров, когда они после бракосочетания Констанции заключили договор о взаимном сотрудничестве.

Перед лицом этого предательства со стороны императора-соправителя Константин принял характерное для него стремительное решение, за которым последовало столь же стремительное действие. Курьерская служба императорской почты уже принесла сообщение о том, что Даций, Крисп и десятитысячная армия ветеранов из Галлии расположились лагерем достаточно близко от границы с Лицинием, чтобы за несколько дней форсированного марша вступить в его владения. По быстрой цепи курьеров Дацию было отправлено сообщение с приказом двигаться на восток для соединения с собственными силами Константина между Вируном в верховьях реки Савы и Сирмием, прежней столицей Галерия, стоящим на той же реке примерно в пятидесяти милях к западу от ее впадения в Дунай. Сам же Константин тем временем двинулся на север, ведя с собой десятитысячное войско, в основном состоящее из кавалерии.

Когда лазутчики Константина донесли, что армия Лициния, шедшая теперь на запад от Сирмия вдоль берегов Савы, насчитывает около тридцати пяти тысяч — примерно вдвое больше того, что есть у него, — он стал приискивать поле сражения с благоприятной для его армии местностью. Вскоре после соединения с Дацием и Криспом Константин нашел подходящее для него место недалеко от городка Кибалис. Это была теснина, лежащая между глубоким болотом с одной стороны и крутым холмом с другой, позволявшая ему, несмотря на разницу сил, противопоставить Лицинию надежный по глубине фронт. В теснине он расположил своих пехотинцев, а за холмом укрылась от вражеского наблюдения конница приблизительно в пять тысяч всадников. Покончив с этими приготовлениями, он установил свой командный пункт на вершине холма.

Армия Лициния под командованием опытного военачальника Валента двинулась в наступление, но была отброшена назад с подозрительной, как показалось Константину, наблюдавшему с вершины холма, легкостью. Его подозрение стало уверенностью, когда он увидел, как его горящий нетерпением передовой отряд, не обращая внимания на свирепо выкрикиваемые приказы Дация, пустился преследовать якобы бегущего противника.

Поняв, что эта начальная атака оказалась ложной, предназначенной затянуть его в западню, Константин действовал быстро и решительно. Приказав трубить сигнал атаки для пятитысячной кавалерии, стоящей позади, он пустил своего коня вниз по склону холма. Крисп, действовавший как заместитель командующего, в тот же момент понял грозящую опасность, и Константин увидел, как лошадь юноши промчалась мимо него, и услышал его ликующий крик, когда он повел свою алу в атаку.

Удар кавалерии, во весь опор обрушившейся сверху на врага подобно стенобитному тарану, застал Валента в тот самый момент, когда он приказал своим войскам повернуть назад и ударить по уверенно наступающим пехотинцам Константина. В результате задуманная тактическая хитрость обернулась ловушкой для врага.

Как и в столкновении с тяжелой конницей Максенция возле Таврина, Константин двинул свою кавалерию клиньями с обоих флангов, раскалывая силы Валента на две части и изолируя передние его ряды для уничтожения своими пешими ветеранами, тогда как его кавалерия сеяла смятение и панику в задних шеренгах противника.

G этого момента наступил быстрый перелом в ходе сражения, и задолго до темноты войска Лициния уже в беспорядке отступали. На следующее утро разведчики донесли, что враг отходит через Сирмий, но, хотя Константин и преследовал его, Валенту не только удалось вывести свои войска из Сирмия, но также унести из города все ценное.

Преследуя отступающую армию по горной Далмации, Константин однажды вечером заехал в Наисс, место своего рождения, и стал лагерем в его окрестностях. Крисп так отличился на поле сражения, что Константин возвел его в ранг трибуна первого порядка. Вместе с новым трибуном он въехал в город, где провел свое детство. Радостные воспоминания нахлынули на него, и даже новость о назначении командующего Валента цезарем — по распоряжению Лициния — не омрачила его настроения.

Дом, где Константин провел свое детство, мало изменился с годами, казалось даже, что вот-вот распахнется дверь и ему навстречу выйдет Елена. Этой ночью он спал в своей собственной комнате и чувствовал, как снова к горлу подступает комок при воспоминании о той далекой ночи, когда он встал, чтобы напиться воды, и подслушал разговор отца с матерью о предстоящем разводе, освобождающем Констанция для женитьбы на Феодоре.

Утром его войска двинулись маршем на юг, к месту решительного сражения, для которого, как сообщала разведка, Лициний стягивал внушительную армию к югу от Наисса на равнине Фракии. Перед уходом Константин с Криспом прошли по обсаженным деревьями улицам к бывшему храму Асклепия, но нашли его в ветхом и неухоженном состоянии, и только небольшие картины, которые так хорошо помнил Константин, свидетельствовали о его прежнем статусе. Эти картины, хоть и потемневшие от пыли и паутины, оставались все еще такими же яркими, как в тот день, когда он открыл дверь и ступил внутрь, а затем бежал с сильно бьющимся сердцем от страха, что за ним могут гнаться злые духи, чьи изображения, он в этом был уверен, находятся на стенах.