Чудо за порожком
Шрифт:
— Смилостивился Господь — дождя послал! — обрадовалась прабабушка. Поглядела, как Поля томится возле окошка, достала из шкафа альбом.
Бабушка обрадовалась:
— С детства любила фотографии смотреть.
Поле удивительно было — бабушка говорит: с детства. Папу и маму в пелёнках Поля видела на фотографиях. А бабушка да прабабушка — они всегда были бабушка да прабабушка.
Альбом начинался фотографией величиной с календарик. Прабабушка всё-таки была маленькой! И даже очень маленькой. На фотографии поместились прапрадедушка с бородой и в картузе, прапрабабушка с шалью по плечам и шестнадцать белых головок. Самая крошечная — прабабушкина, она в семье младшая,
Прабабушка смотрела на фотографию, подперев рукою щёку.
— Господи! Столько ртов, и — раскулачили.
— Как это? — спросила Поля.
— Вырастешь — узнаешь.
— В коллективизацию богатыми посчитали, — сказала бабушка. — Три коровы, три лошади, две двойные избы. Старшие прабабушкины братья Иван Порфирьевич да Михаил Порфирьевич свои уже семьи завели. Всех в кучу — двадцать пять-то душ! — и на озеро Иссык-Куль… В нашем роду теперь киргизы, казахи, уйгуры, хоть в Среднюю Азию поезжай, хоть в Китай — за свою сойдёшь.
Прадедушкиных старых фотографий было только две. На одной он в косоворотке, держит двумя руками огромную гроздь винограда. На другой — в шинели, в фуражке, с ремнём через плечо. Погон на шинели нет, а в петлицах какие-то треугольники.
— Прадедушка был большой командир? — спросила Поля.
— Ужасно большой.
— А сколько воинов у него было под командой.
— По-моему, он сам над собой командовал. До учебы в институте по столбам лазил — монтёр. Вот его и определили в связисты. Забыла, как речка-то называется. Двадцать восемь раз — в ноябре-то! — переплывал за день да за ночь ту речку — провода перебитые восстанавливал. В том бою весь их взвод полёг. Один мой Калинник уцелел. Шинель вся в дырках, а самого даже не поцарапало.
— Прадедушку твоего Господь на войне хранил, — сказала бабушка. — Помнишь, как он про двух лейтенантиков-то рассказывал?
— Такое не забудешь. Это уж в Германии было. Передышка у них после боя выдалась. Калинник сыскал какой-то окопчик немецкий, с крышей, и лежит, отдыхает. А тут два лейтенанта: «Нам карту надобно поглядеть, поищи себе, сержант, другое место». Дождик льёт, а что поделаешь. Начальство приказало — исполняй. Вылез Калинник — мокнуть, но жить: в окопчик через минуту мина угодила. Прямёхонько.
На всех фотографиях глаза прадедушки — смеялись. Даже на фотографии, где за его спиной какая-то беднющая деревенька. Домики без окошек, с плоскими крышами.
— А это что за бугорок с окошками? — спросила Поля.
— Землянка, — сказала бабушка. — Не узнаешь, где это?
— Не узнаю, — призналась Поля.
— Такое вот Благодатное было. Куда нас автобус привёз. Твой прадедушка чудо сотворил.
— Да-а! — Анна Порфирьевна даже головой покачала. — Земля здесь безводная. Эти глинобитные домишки — сакли. Татар отсюда выселили в Казахстан — всё война, Господи! — а сюда украинцев и русских. Горе мыкать. Ничего не растёт, разводить скотину — кормов нет. Трое директоров отсюда самовольно утекли. Один полгода мучился, другой неделю, а третий приехал, поглядел и бегом без оглядки. Тогда и прислали Калинника. Это наша с ним землянка. Он три дня пожил и уехал. Думали, тоже сбежал. Ан, нет! Меня привёз. Невесту. «Будешь, — спрашивает, — жить в этом забытом Богом месте?» А я ему в ответ: «Где муж, там и жена». Удивил Калинник местный народ — свадьбой начал своё правление. А на другой день после свадьбы всех жителей записал в хор. Сам тоже пел, а управлять хором пришлось мне. Я пусть и самоучка, но после войны в церкви регентом была. Приехали мы в Благодатное в августе, всю осень, всю зиму пели. А весной у нас уже было двенадцать скважин, и Калинник заложил
первый в здешнем краю виноградник. Сразу на сорок гектаров. Через десять лет люди просились в наше хозяйство, а через двадцать — мы жили как при коммунизме. Для рабочих строили коттеджи. Бесплатно! С усадьбой, с гаражом. И не шли. Подавай квартиры. Зачем огород, когда всего вволю. Зачем жить бирюками — с соседями веселей. Свадебкой да песнями взял Калинник народ.— Бабушка-прабабушка, а ты и медсестрой была?
На Полю с фотографии смотрела сама Поля. В белом халате, с толстой косою на плече.
Бабушка тоже удивилась:
— Боже мой! Вы ведь копия! Давненько я не смотрела наш альбом. Мама! Поля-то и характером в тебя.
— И слава Богу! Я прожила счастливую жизнь. Вот только пусть Матерь Божия избавит Полюшку от всего, что пережито мною в белом-то халате. Нянечкой я была, Полюшка. Нянечкой!
— Бабушка-прабабушка, расскажи!
— В другой раз, родная. В другой раз.
— В другой раз и альбом досмотрим. — Поля заложила страницу открыткой.
— Обедать пора! — Бабушка пошла к печи, Поля за ней, помогать.
Пообедали, а дождь то льёт, то капает. Решили поспать. Поля на свой матрас улеглась, набитый морем. Матрас пошумливает, поскрипывает.
Бабушка сразу же уснула, а Поля сначала матрас свой слушала, потом сверчка. Будто за ухом сидит и дует в серебряную трубу. А в трубу вода попала, взбулькивают звуки. Ласково, таинственно.
— Бабушка-прабабушка, ты слышишь?
— Сверчок! — сказала Анна Порфирьевна.
— Ты голос его дослушай! Булькает.
— Сверчок твоего прадедушки.
— Козявками занимаются энтомологи, а прадедушка — виноградарь.
— Виноградарь, — согласилась Анна Порфирьевна, — но он сам сверчков отбирал. Как певучий, так его. И развёл. Нигде таких сверчков нет, как у нас.
— А сверчки прадедушку помнят?
— Сама подумай. Днём ведь запел. Правнучку порадовать.
— Меня?! — изумилась Поля, но сама уже спала.
УДИВИТЕЛЬНАЯ МОЛИТВА
Поля с бабушкой ходили в Благодатное за подсолнечным маслом, за мясом, за хлебом.
Вернулись к обеду. А их ждет казачья еда: кулеш и запорожская картошка.
— А ещё есть крабы! — порадовала Анна Порфирьевна. — Твой дружок наловил. Сейчас вскипячу воду, обварим — и на стол.
— Нет! — крикнула Поля. — Нет! Пусть живут.
— Да их много. Погляди в тазу.
Крабы с бабушкину ладонь и даже с две ладони. Они скребли по железу клешнями, но выбраться из таза не могли.
— Бабушка-прабабушка, ты хоть бы воды им налила!
— Налей! — разрешила Анна Порфирьевна.
Поля налила крабам воды и предложила бабушке:
— Пойдём отнесём их в море.
— Обед остынет! — осерчала прабабушка. — И сегодня на пасеке хлопот много: в четырёх ульях нужно рамки новые поставить. Уж так хорошо пчелки работают.
— Но крабы погибнут! — у Поля чуть было слёзки не закапали с ресничек.
— Не погибнут, — утешила внучку бабушка. — Мы с тобой вечером на море сходим. Поглядишь ещё на одно чудо.
— Какое?
— Терпения наберись.
— Обедать! — строго сказала прабабушка. И прочитала «Отче наш».
Кулеш — суп из пшена. С поджарками. Поджарки из сала, похрустывают. Поля уплетала кулеш за обе щёки. Но когда в тарелке кулеша осталось на донышке, так и выронила ложку.
— Бабушка-прабабушка, кулеш — еда казацкая?
— Казацкая. В походе нальют в котёл воды, сыпанут пшена, кинут сальца — вот и кушанье.
— Бабушка-прабабушка, а усы у меня не вырастут?
— Ты на меня погляди. Восемьдесят лет кулеш ем.