Чудо за порожком

Георгий сразу же развеселился.

— Бежим?

И они, вздымая брызги, помчались по морю к неведомому острову.

Длинные ноги Полю не подвели, обогнала мальчишку, и тогда он закричал:

— Стой!

Она его не послушалась, и он припустил изо всех сил, догнал:

— Стой! Спугнём!

Поля остановилась. До песчаной косы оставалось десяток шагов. И тут она увидела пушистые желто-серые комочки. Комочки разбегались кто куда.

Над головами ребят промчалась чайка, закричала что-то очень сердитое.

— Здесь черноголовые птенцов выводят. Чайка редкая.

Вышли на песок, а песок всё ещё горячий.

И вот он, жёлтый комочек.

Птенец спрятал голову в травяную кочку, и ему казалось, что его не видно. Поля наклонилась, прикоснулась и ладонью услышала: сердечко у птенца бьется.

— Ты в руки-то их не бери! — сказал Георгий строго. — Им наши ласки не надобны.

Над ребятами зависли сразу три чайки.

— Уйдём! — Поля пошла к воде. — Ну, чего ты стоишь? Малышам страшно.

Они брели по морю, и разом оглянулись. Постояли.

— Видишь, какой у меня остров? Я мерил — семьдесят один шаг в длину и сорок два — в ширину. Посредине.

— Да! Твой остров обитаемый! — сказала Поля.

— Почему обитаемый?

— А разве птицы не обитатели? Птицы, я думаю, даже лучше людей. Они ведь летать умеют.

— Мой остров — детский сад. Черноголовые чаечки красивые, но всё-таки дурные. У них даже гнёзд нет. Яйца прямо в песок кладут. Такие зеленоватые, с чёрными пятнами. — И вдруг подал руку. — Окончательные мир и дружба. Навек!!

— Мир и дружба! — согласилась Поля. И улыбнулась, сон свой вспомнила.

ПРИПЛЫВЁТ ЛИ ДЕЛЬФИН?

На море бабушка с Полей ходили вечером, когда спадала жара.

— Не загорала, а золотая! — сказала Ефросинья Калинниковна, очень довольная внучкой. — Курортники — смех и грех. В самую жару пекутся. Обязательно в первый же день сгорят, страдают… А мы с тобой купаемся вечерком, когда солнышко доброе.

Они лежали за стеной камки. В укрытье. Степь стрекотала, не умолкая ни на единое мгновение.

— Ишь, как стараются. Весёлый народец.

— Бабушка, а мне кажется, что кузнечики куют золото. Слушаю, и вся степь золотая. — О счастье новорожденных Поля не решалась сказать.

— Какая она золотая, выжженная. Уж очень солнышко у нас сильное. А вот под луной, особенно в полнолунье, мне степь тоже представляется золотой. Уж так они стрекочут, работнички лета.

— Бабушка, как думаешь, мне дельфины покажутся?

— Давно дельфинов не видала! Раньше сидишь у моря, а они играют. То ли их военные всех переловили. Дельфинов, бедняг, обучали чужие корабли подрывать. Да ведь и рыбаки за дельфинами охотились. Были такие мерзавцы. Были. Пустое без дельфинов стало море. Вроде то же, но без улыбки.

Поля вздохнула.

— Бабушка, ну хотя бы один единственный. Я дельфинов видела, в дельфинарии, но чтоб в море, на воде!

— Боюсь, глаза проглядишь.

Поля поднялась, полезла на гору из камки.

— Бабушка, а когда же мы матрас камкой набьём?

— Теперь уж завтра.

Море почему-то было зеленым. Так луга весной зеленеют. А ближе к берегу тёмным, потом синим и серебряным.

Волны прикатывались с ленцой. Если всплескивали, то нечаянно.

Поля смотрела вдаль, смотрела на морскую зелень, на тьму морскую. Солнечных зайчиков — от края до края.

Нет, дельфины не собирались показываться ради какой-то девчонки, да ещё приезжей.

Поля посидела с закрытыми глазами. И пожалела: может, они и показывались, пока она жмурилась.

— Бабушка? Я иду за мошками! — объявила Поля.

В ту ночь она спала на полу, и ее матрос шуршал, шептал, как само море.

«Я настоящая морячка!» — сказала себе Поля, загадывая морские сны.

ПРИВАЛИВШЕЕ БОГАТСТВО

— Эй! — кричал с улицы сосед. — Эй!

— Я тебе не эй, — сказала Поля, выходя на крыльцо. — Меня зовут Пелагея. Имя греческое, а по-русски означает «морская».

— Ну, пусть Пелагея! — согласился мальчишка. — Хочешь, змеиный курган покажу.

— Хочу.

— Надевай ботинки — там и бодяки растут, и бесогон.

Шли по степи, высматривая в небе поющих жаворонков.

— А ведь они нам радуются, — сказала Поля.

— Они небо любят. В траве тоже посвистывают, а в небе, видала, как?! Трели.

Впереди земля была малиновая от чудесных шапок колючего татарника.

— Прямо заросли! — удивилась Поля.

— Бодяк! — сказал Георгий.

— По-нашему татарник.

Татарник вдруг сразу кончился. Теперь они шли по седым ковылям.

— На море похоже, — сказал Георгий. — На штормовое. Баллов пять-шесть. — И схватил Полю за руку.

Среди ковылей лежала змея.

— Половину тебе, половину мне! — Поля изумилась, а Георгий засмеялся. — Это же выползень. Змеиная кожа. Змеи кожу каждый год меняют.

Мальчишка осторожно поднял находку.

— Лопается. Давай в шапку твою положим.

Поле было страшновато, но согласилась.

— Привалило! Уж так нам с тобой привалило! — радовался Георгий. — У тебя бумажник есть?

— Бумажника нет. Есть кошелёчек для мелочи.

— Ну и ладно. Положишь кусок выползня в кошелёк, и вместо копеек у тебя гривни будут водиться.

— У нас рубли.

— Значит, рубли. Какая у вас самая большая деньга?

— Наверное, тысяча. Я её не видела.

— Теперь увидишь! Прямо обалдение! — Георгий заглянул в Полину шапку, полюбовался выползнем. — С узорами. Ну, чего? Бежим?

На вершину кургана они влетели вместе. Поля ахнула:

— Георгий!

В степи паслись длинноногие, длинношеие птицы.

— Журавли! — прошептал Георгий. Он тоже наконец удивился. Пригнул голову, стал отступать. Поля тоже пригнулась, тоже попятилась.

У подножия кургана мальчишка, перевёл дух.

— Не спугнули! — И признался: — Я журавлей только в небе видел.

— А я в кино, — сказала Поля.

СВЕРЧКИ ПРАДЕДУШКИ

Дождь пошёл из серого облачка. Да пуще, пуще! Было небо синее, и откуда что взялось — ни единого просвета.