Чудодей

Станислаус решительно возразил.

— Нирвана — это индийский господин. Он не носит никаких цилиндров. Он носит тюрбан, Софи.

— Да-да-да, — бормотала Софи. Ей было все равно, что у жениха на голове. Главное — был бы жених.

— Ты больше не в силах говорить, Софи.

Софи кивнула. У Станислауса горели щеки.

— Скамейка под тобою нагревается, Софи.

Софи сморщилась.

— Скамья все горячей и горячей. Она раскалилась.

Софи вскочила.

— А теперь говори, Софи, — приказал Станислаус.

— Ой-ой, — закричала Софи, — горячая церковная скамья обожгла меня!

— А теперь жжет все меньше, еще меньше, ты уже почти не чувствуешь ожога. Вот боль прошла, Софи.

Софи блаженно улыбнулась.

— Садись, Софи.

Хотя глаза у Софи были закрыты, она нашла табуретку.

Станислауса лихорадило от возбуждения. Значит, его сосредоточенная воля отлично действует! Софи спала. Ее руки бессильно свисали. Станислаус опять перелистал несколько страниц своей книжки.

— Расскажи о своей жизни, Софи. Но только чистую правду!

Софи вздохнула и начала рассказывать.

— Это чистая правда, что я так хотела выйти за него, за Теодора. У меня никого не было, кроме него, а у него были еще и другие. Он был господский кучер. Очень красивый кучер, с серебряными галунами. И фуражка с лакированным козырьком. Я была очень грешная. Я пустила его в свою каморку. И в свою постель.

У Станислауса перехватило дыхание.

— Это было так хорошо. Он был настоящий мужчина. Так сладко было. Наверное, вот так и бывает на небе… Там я его опять увижу… Он приходил ко мне по ночам еще много раз, с каждым разом было все слаще. А потом он уже не приходил.

Станислаус хотел знать больше.

— Что же там было такого сладкого?

Софи попыталась широко развести руки, но они не повиновались ей.

— А мы любили друг друга, любили и любили; и это было сладко.

— Почему же он перестал приходить?

— Он не приходил. Одну ночь не пришел. Потом на другую не пришел и на третью. Я вся горела. Точно раскаленная, лежала я одна в постели. Я прокралась через темный замок к нему в кучерскую. Каждую ночь пробиралась к его комнате. Потом потихоньку царапала ногтем по двери. Тогда он вышел и сказал: «Ты как похотливая сука». Он больше не приходил, потому что я была как сука. Бог наказал меня. Кому нужна такая девка? И еще… у меня должен был родиться ребенок. Настоящий ребенок, с розовым тельцем и пушистыми волосиками. Но наша барышня не держала таких горничных, которые рожают детей. И что же мне было делать? Куда деваться? Я стала еще хуже, чем сука: я дала убить своего ребенка прямо у себя в теле. Старуха Грабеляйт сказала: я, мол, помогу тебе, Софи. И я согласилась, чтобы она помогла. Она топтала меня, мое тело, так, будто грядку вытаптывала. Так и затоптала мой цветочек, моего ребеночка. Вот какая я была плохая! А старуха Грабеляйт была ведьма.

Станислаус плакал. Этого только недоставало. Бравый гипнотизер — и вдруг реветь!

— Молчи! — приказал он. — Все забыто, все стерто. — Он взмахнул рукой так, словно стирал с классной доски решенную задачу.

— Спой лучше песню, чтобы весело стало.

Софи пискливо откашлялась и запела ломким, дрожащим голосом:

Все вишни давно уж алеют И яблок полно на ветвях, Брожу я в тенистых аллеях, Ищу мое дитя. Не скрылся ли ты за листвою? Не твой ли смех слышу, сынок? Гляди, я дрожащей рукою Несу для тебя пирожок.

Вот беда, Софи все не могла отвязаться от мыслей о своем ребенке.

— Спой веселую песню, Софи. Слышишь, веселую!

Софи прислушалась, потом пронзительно засмеялась и запела:

Индюк спросил индюшку: «А где же наш малыш?» — «Он там в кустах играет с ветром, Смеется и шалит». Курлы-курлы-курлы. Стал раздуваться красный зоб — Все больше, толще… Вдруг Фонтаном перья, пух летит, Так лопнул наш индюк. Курлы-курлы-курлы.

Софи вскочила и начала отплясывать вокруг кухонного стола. Она напыжилась, приподняла юбки и старалась выступать изящными мелкими шажками. «Курлы-курлы-курлы».

Дверь отворилась. В кухню вошел хозяин. Его лицо побагровело, залитое пивным румянцем. Стоячий воротник промок от пота. Хозяйка оттеснила его в сторону. Она таращилась из-под воскресной шляпки, словно это был стальной шлем. Короткое платье открывало ее жирные колени, огромные, как у бегемота. Станислаус вспотел.

— Садись, Софи, немедленно садись!

Софи послушно плюхнулась на стул. Хозяйка заорала:

— Неужели у тебя ни капли совести не осталось, глупая девка?

Софи кивнула.

— Ты ради этого мальчишки уже задрала юбку?

Софи отрицательно покачала головой. Хозяин вцепился в посудный шкаф. Ему, видно, хотелось избавиться от тесных башмаков, но никак это не удавалось.

— Это… это у них т-т-тут орга… орга… органия. — Он отрыгнул и широко открыл глаза. — А дрожжи приготовлены? А опару ты замесил? Слышишь, деревенщина?

— Все сделано, хозяин! — Станислаус не был больше гипнотизером. Его «центральный взгляд» не достигал осоловелых глаз хозяина.

— Так чего ж вы еще тут расселись и жжете дорогой свет?

Софи, вся расслабленная, сидела на табуретке. Глаза у нее были закрыты, она чему-то улыбалась. Хозяйка трясла ее, но Софи спала. Ее усыпил Станислаус и, видимо, только он и мог ее разбудить. Но как же в присутствии хозяев достать заветную книжку? Не зная, что делать, он беспомощно сказал хозяйке:

— Софи очень устает. Она часто так засыпает сразу же после ужина.

Хозяйка попыталась вытащить стул из-под Софи. Софи сидела грузно и неподвижно. Спинка стула затрещала, но Софи не шевельнулась.

Станислаус помчался в пекарню. Он притащил два железных листа. Ударил листом о лист и прокричал:

— Софи, проснись, путь свободен!

И, гляди-ка, Софи потянулась. Протерла глаза, зевнула, широко развела руки.

— Ах, какой мне хороший сон приснился, — сказала она мечтательно.

— Пошли спать, парень. — Она подняла глаза и увидела хозяйку в коротком платье. — Что, разве пора вставать, хозяйка? Неужто я проспала?

— Бесстыжая дура!

Хозяйка сняла шляпу. Коротко, «под мальчика» остриженные волосы торчали во все стороны. А хозяин хохотал не унимаясь.

— Видала, как он — бах-бах-тра-ра-рам! — Он попытался ухватить Станислауса за ухо своими жирными пальцами. Но Станислаус вывернулся. — А ты не забыл посыпать мукой кислое тесто, а, колдун?

— Много муки насыпал, хозяин.