Чудодей

— Хозяин уже за работой?

— Он славит господа.

В пекарне кто-то выскребал из бадьи остатки теста. Человек в кепке склонил голову, прислушался.

— Господу богу есть чему порадоваться.

— Да, есть чему, — согласился Станислаус.

— Сынок, а не можешь ли ты мне отпереть ворота? Мне хотелось бы перекинуться словом-другим с хозяином.

Почему бы Станислаусу и не отпереть этому человеку ворота? На нем же нет ни шашки, ни каски.

— Пожалуйста!

Незнакомец прошел в пекарню. Идя по двору, он все время нюхал воздух, как голодный пес. Станислаус продолжал подкарауливать неприятельскую полицию. Через некоторое время из пекарни донесся грохот. Незнакомец вышел во двор и направился к воротам. Он держал руки в карманах зеленого пальто и улыбался.

— Большое спасибо, сынок! Пойди поспи еще с полчасика.

Короче говоря, Станислаус проворонил полицию. Но с какой стати, интересно знать, полицейским и в кепках разрешается стоять на страже порядка и справедливости? Ну, значит, Станислаус все еще не научился распознавать людей. Не с очень-то выгодной стороны он проявил себя на этом поприще. Целую неделю работа в пекарне начиналась в пять утра. Отто, младший ученик, хвалил Станислауса:

— И глупость творит чудеса!

На девятый день Отто по старой привычке проснулся около четырех часов, зевнул, потянулся, но с постели не встал.

— Часок еще можно поваляться, пожалуй!

Но он заблуждался. Заверещал звонок. Хозяин звонил из своей спальни. Ученики, ругаясь, мгновенно натянули штаны. Хозяин встретил учеников на дворе. Караулить полицию он поручил Отто.

Зима прошла. Станислаус научился тому, чему еще мог научиться; ему уже удавалось изготовлять из сливочного крема довольно сносные розы для тортов.

В этом доме все приказания отдавались спокойным голосом и с упоминанием бога.

— Господь заглядывает в самые темные уголки, — часто повторял хозяин.

Ученики сгибались в три погибели и выметали муку из всех закоулков пекарни.

Людей Станислаус по-прежнему плохо распознавал. В витрине книжного магазина он как-то обнаружил книгу о бабочках. На пестрой обложке нежные капустницы сидели на чудесных цветах. Станислаус решил, что из этой книги он, уж конечно, все узнает о королеве бабочек. Но книга стоила пятнадцать марок. Каждое воскресенье он пересчитывал всю свою наличность, которую ему удалось скопить. И всегда оказывалось, что у него только три марки и еще какая-то мелочь — чаевые, полученные от заказчиков. А ведь надо было приобрести то новую рубашку, то новый белый фартук, да и шлепанцы для работы были тоже не вечны. В сбережениях все время оказывались бреши. Книга о бабочках плохо переносила сырость витрины. Переплет ее корежился. Ее сняли с витрины. Станислаус со страхом спросил в магазине:

— Книга о бабочках продана?

— Нет, нет. Пожалуйста, к вашим услугам.

— Придет время, и я куплю ее.

— Пожалуйста, пожалуйста! Будем очень рады.

Наступила весна. В чахлых городских липах суетились зяблики, они словно били молоточками по маленьким наковальням: пинк, пинк, пинк-пинк! Легкое постукивание зябликов проникало сквозь гул автомобильного движения на улицах и словно золотом нежной музыки окаймляло все шумы шумящего городка. В пекарне гудела тестомешалка, но зяблик и в нее бросал свои золотые звенящие зерна: пинк, пинк, пинк-пинк! Эй, вы, белые домовые, пеките светлый весенний хлеб!

К пекарне благочестивого хозяина Станислауса примыкал большой сад. Станислаус единственный из учеников не ворчал, когда хозяин посылал его после обеда в сад вскапывать грядки. В то самое время, как его товарищи похлопывали тесто и дегустировали глазурь кондитерского князя, он копался в земле. Стоило ему поднять глаза от грядки, и он видел людей, прогуливающихся по улице садов, в глубине которых высились богатые городские дома.

Ежедневно проходила тут дама с собакой. У собаки были короткие лапы, поросшие густой и длинной черной шерстью. Казалось, по улице катится потерявшая палку метла, которая приводится в движение неким диковинным механизмом. Дама вела с собакой длинные разговоры:

— Будь паинькой, моя собаченька, по улице надо паинькой ходить!

Самоходная метла не обращала никакого внимания на болтовню дамы. Она обнюхивала забор и время от времени поднимала заднюю лапу.

— Ищи, ищи, моя собаченька, здесь много-много нежных следочков!

Но собаку даже этот призыв не взволновал. Она обнаружила визитную карточку другой собаки и там же оставила свою. Станислаус, следивший за смешной собачонкой, заскулил, подражая вожделеющей суке. Черный ручной песик насторожился. Он встал на задние лапы и попытался протиснуться в щель в заборе.

— Что тебе, мой Дутерл, что там такое? — спросила дама.

Собака не ответила, но заскулила и стала лапами скрести забор. Дама подошла.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуйте! — Станислаус приподнял свой белый колпак.

— Вы, наверное, хороший человек.

Слова эти музыкой прозвучали в ушах Станислауса. Тем не менее он скромно пожал плечами.

— Уж будьте уверены, это так. Моя собачка тянется только к хорошим людям. А вам не трудно доставить ей удовольствие и почесать ей носик?

— Как вам угодно… — Станислаус просунул через щель измазанный в земле палец и почесал собаке нос. Собака сладострастно поскребла себя задней лапкой по животу.

— Большое спасибо и до свидания! — Дама удалилась.

Собака помедлила и побежала за ней.

Мимо проходили не только маньяки. Как-то под вечер на тротуаре показалась тоненькая девушка. Она была бледна и горда, как девушки, которых Станислаус видел на картинках. При ближайшем рассмотрении он нашел в ней сходство с дамой, изображенной в его книге о гипнозе, той самой дамой, которую усыпляет индиец, властитель тайных сил. Особенно понравилась Станислаусу черная бархатная лента на голове у девушки. Она разделяла на две половины ее гладко зачесанные назад волосы. Эта лента была точно бархатный мост, перекинутый через белую, снежную лощинку пробора. Девушка, казалось, разглядывала цветы, растущие в садах за дощатыми заборами. Пекарского ученика Станислауса она не видела. В синих, ангельских глазах этого нежного создания он был белым кротом, роющимся в земле, и больше ничем на свете. Черт знает почему, но Станислаусу хотелось, чтобы девушка увидела его! Однако она прошла дальше, а Станислаус остался там, где был, незамеченный, так же как воздух над вишневыми деревьями.

Назавтра в тот же час девушка опять показалась на улице. Станислаус ударил лопатой о камень. Девушка с бархатной лентой не подняла глаз. Станислаус откашлялся. Девушка не взглянула на него. Тогда он запел. Ничего другого не пришло ему в голову, кроме церковного хорала:

Раскрой свои оба крыла, О Иисус, радость моя…

Девушка вскинула ресницы, похожие на шелковую бахрому, но взоры свои обратила к верхушкам деревьев. Так и прошло это худенькое дитя мимо, оставив в сердце Станислауса легкое волнение.

За теплым весенним днем пришла его сестра — налитая соками жизни ночь. В листве лип под окном Станислауса потрескивало. Всегда темные фонарные столбы обволакивал мягкий сумрак. Казалось, словно и на них с минуты на минуту начнут лопаться почки. Два встречных автомобиля словно подмигивали друг другу. Кошки посылали свои пронзительные приветы с крыши на крышу и поднимали хвосты. Внизу, на улице, ликующий девичий голос взывал:

— Ого-го-оо! Ого-го-оо!

Станислаус просунул взлохмаченную голову в узкое чердачное окошко. Вместе с мягким ночным воздухом в комнату влетел озорной эльф. Это он был виноват в том, что Станислаус ответил на девичий призыв: