Чудовище должно умереть. Личная рана

– Вы должны быть очень осторожны. Говорят, посередине бухты есть зыбучие пески.

– Я видел, как шествие направилось окольным путем.

Мы дружелюбно поболтали об ирландских похоронных обычаях. Я заявил, что традиция выражать солидарность со скорбящими трогательна, но невозможность обогнать процессию доставляет массу неудобств.

Святой отец рассмеялся:

– Это еще не самое худшее! Здесь, на западе, одно время бытовал обычай, когда сидящему у гроба священнику все родственники и друзья покойника давали деньги. Считалось, чем больше человек отдал денег, тем сильнее его скорбь. Деньги как символ теплых чувств, представляете! Хорошо, хоть нам удалось избавиться от подобной практики.

Несмотря на тот единственный неприятный эпизод, вечер мне понравился. Отец Бреснихан проводил меня до двери. Его кот, снова вернувшийся к хозяину, дремал у него на плече. После нашей беседы я проникся к святому отцу каким-то уважением и даже восхищением. Благородный человек, очень умный. Он имел право давать мне советы, и в его присутствии я почти желал им последовать.

– Заходите еще. Да благословит вас Бог, – дружелюбно сказал он, и в его густом голосе не слышалось ни формальности, ни елейности.

Дневник подсказывает мне, что через два дня последовало приглашение в дом Кевина Лисона на тот самый отвратительный обед – точнее, плотный ужин с чаем. Сад позади их основательного каменного дома служил пристанищем многочисленным детишкам. Которые из них были отпрысками Майры и Кевина, мне так и не удалось выяснить. Хозяйка заставила их показать мне все, на что они способны, вплоть до джиги. Она сама аккомпанировала на стареньком пианино у открытого окна: ребятишки танцевали с торжественными лицами, негнущимися руками, телами и ногами, мелькавшими, словно опадающие листья в грозу.

– Кевин хочет, чтобы вы сфотографировались с детьми. Вы не против?

Майра Лисон, выстроив группу детишек вокруг меня, – несколько раз щелкнула кнопкой фотоаппарата.

– Любой из них будет счастлив иметь фотографию, на которой они стоят рядом со знаменитым писателем. Не так ли, дети?

– Да-а-а, – не слишком восторженно подтвердило несколько голосков.

– А теперь я сфотографирую вас одного для моего альбома, – настырно щебетала Майра. – Отойдите, дети! Чай ждет вас в детской!

Я подчинился, надеюсь, любезно. Не важно, сколь умело писатель изображает презрение к подобным вещам, на самом деле ни один человек не остается равнодушным к тому, что с ним носятся как со знаменитостью. Хотя воспоминания о восторженных поклонниках вызывают лишь отвращение, словно книга, складно написанная, но лишенная всякого смысла. Я даже переменил свое мнение о Майре: на свежем воздухе в компании детишек она казалась более раскрепощенной и даже позволила пряди золотисто-каштановых волос упасть на ее раскрасневшийся лоб. Типичная ирландка из среднего сословия, в эти минуты она чувствовала себя на своем месте. Материнство было ее стихией.

Гостиная, куда мы вошли, выглядела уныло. Она была загромождена новым, с иголочки, мебельным гарнитуром, выглядевшим так, словно его только что выписали по почтовому каталогу. Комната не походила на жилое помещение. Я даже представил, как дети Лисонов, дрожа, садятся за пианино на уроках музыки.

Вошел Кевин. Голова высоко поднята, на лице застыла акулья улыбка. Чем-то озабоченный, но любезный. Здесь, в собственном доме, он сильнее обычного производил впечатление подкаблучника. Стол ломился от разнообразных блюд – ячменные лепешки, сдоба, сардины, свекла, вареные яйца, сладкий крем, покрытые сахарной глазурью пирожные, соленья, ветчина и язык, – которыми хозяйка дома усердно потчевала меня.

– Вам надо хорошенько подкрепиться, мистер Эйр, после всей этой сухомятки у себя в коттедже, – ворковала она беспрерывно. – Вы ужасно худой. Правда, Кевин?

– Не докучай человеку, Майра! – сердито ворчал муж. – Он сам знает, что ему нужно. Оставь его в покое!

Я поведал им об ужине с отцом Бресниханом два дня назад.

– Да. Он мне рассказывал, что вы с ним замечательно побеседовали, – болтала Майра. – Вы, наверное, обсуждали очень умные вещи. Книги и тому подобное.

– В основном политику, миссис Лисон, – вежливо ответил я. – Он очень интересовался…

– В этой стране люди свихнулись на политике, – вставил Кевин. – Духовенство прилагает усилия для исправления этой прискорбной ситуации.

– Чтобы оставить политику политикам? Как вы, например? – нарочито небрежно поинтересовался я.

– У меня и без того хлопот полон рот… – уклончиво заявил Лисон-младший.

– Но я слышал, что вы собираетесь выдвинуть свою кандидатуру в дойл, – простодушно заметил я.

– Возможно, – пожал плечами мэр. – Им там нужен здравомыслящий человек от сохи. Половина этих парней до сих пор несет вздор о прошлом, которое лучше всего забыть. Мы лишаем себя пищи, мистер Эйр, пережевывая старые истории. А ими сыт не будешь.

Я выслушал мнение Лисона о синерубашечниках, которых он сравнивал с движением мослеитов в Британии. Он разглагольствовал о генерале О'Даффи и его сторонниках в начале тридцатых годов.

– Ходили слухи, будто они планируют установить диктатуру в случае провала на выборах, но ничего у них не вышло.

Кевин не выказывал заинтересованности, но я почувствовал его внутреннюю напряженность, словно мы ненароком коснулись опасной темы.

– Конечно, через некоторое время эти парни все равно стали бы бесполезными. Но страна нуждается в твердой руке, – произнес хозяин дома, и его акулий рот защелкнулся на последнем слове.

– Кевин, дорогой, мистер Эйр не желает обсуждать политические проблемы, – упрекнула мужа миссис Лисон.

Меня всегда забавляли женщины, уверенные, что только они понимают, чего хотят мужчины.

– Что вы, миссис Лисон! Похоже, я завяз в них по уши, хочу я этого или нет, – усмехнулся я. – На днях кто-то копался в моих бумагах.

– Быть не может! – воскликнула Майра с крайне заинтересованным видом.

– Копался в ваших бумагах?! – вторил ей Кевин. – Что за необычайное событие! Вы хотите сказать, что какой-то вор проник в коттедж, взломав замок?

– Едва ли. Дом не был заперт, – коротко ответил я.

– Но это же серьезное происшествие! Вы позвонили в полицию? – настаивал хозяин дома.