Чудовищный розыгрыш (серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4)

P.S. Для начала можешь делать всё, что хочешь».

Видимо, я выбрала начало с причудами.

Я решила с головой окунуться в то, что называют нормальной человеческой жизнью. Я думала, что смогу понять её изнутри.

И что я сделала?

Вместо того чтобы с головой окунуться в водоворот человеческой суеты сует, я заперлась в уединении.

Да, как все нормальные люди, я стала пять дней в неделю ходить на работу, но там, вместо того чтобы вариться в общем котле, забилась в самый дальний уголок и… И впала в спячку.

Ира задумалась. Аристарх Поликарпович не перебивал её.

Продолжила она лишь минут через пять, если не десять, и уже менее возбужденно:

– Когда-то – боже мой, как это давно было – я сказала, что жизнь – это прогулка по висячему мостику.

Сейчас мне иногда кажется, что я так и продолжаю ползти по нему враскоряку, но это не так. Там, на мосту, было проще.

Проще хотя бы тем, что весь ассортимент выбора состоял лишь из четырёх вариантов: идти вперёд, либо повернуть назад, либо тупо усесться и не сдвигаться с места, либо, на худой конец, броситься с него в реку.

Суицид не привлекал совершенно. Тем более что существовал гораздо более вероятный вариант покалечиться, нежели покончить с этим раз и навсегда.

Просто сидеть на нём? Ну сколько? Всё равно ведь рано или поздно придётся встать и идти в ту или в другую сторону.

Назад не тянуло совершенно.

Что было позади? Амбиции, мечты, фантазии, крах всех иллюзий, банальное стремление выжить и вырастить ребёнка, который к моменту моего вступления на висячий мостик уже фактически вырос и стал самостоятельным.

Кто бы что ни думал, к моменту вступления на висячий мостик я вкусила всего. По чуть-чуть, правда, но всего. И любви, и славы, и богатства.

Богатство.

Меня никогда не интересовало чрезмерное владение материальными ценностями. К тому моменту я могла себе и своему ребёнку позволить всё, что нам хотелось. А нефтяные вышки, личные самолёты и собственные острова в благоприятной климатической зоне с многоэтажными особняками эксклюзивной архитектуры, бассейнами и парками всегда казались мне не ценной собственностью, а слишком обременительной обузой.

Слава тоже на меня обрушилась вовсе не всемирная. Но даже того, что было, мне с лихвой хватило, чтобы понять, что и она – вещь крайне обременительная, требующая от меня слишком много того, что мне отдавать не хочется: мою обособленность, независимость и неприкосновенность моего сугубо личного.

А любовь?

То, что люди называют «любовь», лишь результат глобальной PR-акции.

Не успевает человек толком научиться говорить, как его уже пичкают Иванами-царевичами, сломя голову несущимися за Василисами-Премудрыми; Дюймовочками, на протяжении всей сказки перебирающими женихов; Золушками, готовыми на всё, лишь бы попасть на бал, где непременно должен быть прекрасный принц.

На смену сказкам приходят романы, и наступает период полового созревание с запретами воплощать в жизнь расPRенные таинства любви.

Пружина закручивается всё туже и туже, и, когда её, наконец, отпускают, аккумулированной энергии хватает на «Любви все возрасты покорны». Вот только вызывает сомнение, а настолько ли «Её порывы благотворны»?

На самом деле, только избавившись от этого наваждения, начинаешь по-настоящему ощущать вкус жизни.

Учитывая всё вышеперечисленное, я побрела вперёд по висячему мостику. Потому что сидеть на нём бессмысленно, прыгать с него – не выход, а возвращаться не к чему.

Аристарх Поликарпович, я понимаю, что не Вы затолкали меня на этот мостик. Я догадываюсь, что не Вы стали причиной, из-за которой я на него ступила, и даже не поводом, из-за которого я сделала это. Но всё же!

Что я тогда делала? Что Вы делали со мной? Что мне делать теперь?

Теперь, когда выбирать приходится не из четырёх вариантов, три из которых отпадают по умолчанию, а из бесконечного множества вариантов ни один из которых не доступен пониманию, так как нет того, с чем его можно было бы адекватно сравнить, дабы оценить его эффективность с перспективностью.

Я знаю, что если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. Но у меня нет того «хоть что-нибудь», что можно было бы начать делать.

Это «хоть что-нибудь» обязательно находится, когда тебя загоняют в тупик, и кажется, будто нет никакого выхода.

Но я не в тупике. Я во чистом поле! В безбрежном океане! В бесконечном космосе! Где любое из «хоть что-нибудь», способное вывести из тупика, теряет смысл из-за отсутствия самого тупика.

Я понимаю, что выражаюсь недостаточно ясно. Это всего лишь метафоры с сомнительной точностью. Но по-другому объяснить я не могу. Аристарх Поликарпович, что мне делать?

Весь длиннющий сумбрунейший Ирин монолог Аристарх Поликарпович выслушал очень внимательно с доброжелательной понимающей полуулыбкой на лице.

– Ирочка, Вас вводит в заблуждение мой возраст. Точнее, не возраст, а образ убелённого сединами старца, который имеет нынче моё тело. Этот образ располагает к навязанному стереотипами ожиданию мудрости от его носителя. Но…

Ирочка, если говорить о непрерывной продолжительности жизни человеком, которая по общепринятому мнению наделяет мудростью, по сравнению, скажем, с Джагэ – надеюсь, Вы в курсе о ком я – так вот, по сравнению с ним, я – безусый юнец у которого молоко на губах не обсохло.

Если же говорить о количестве прожитых человеческих жизней, то я и здесь не преуспел.

Хотя, пожалуй, общепризнанную человеческую, так называемую житейскую мудрость я всё же нажил, и успешно делюсь ею со своими детьми, внуками и правнуками, но… Вам, к сожалению, она ничем помочь не сможет.

Тем не менее, я попытаюсь ответить на некоторые Ваши вопросы. Надеюсь, что это окажется для Вас небесполезным.

Что я делал с Вами тогда?

Наверное, примерно нечто из той же оперы, что Вы сделали с Гаэмой 2 чуть больше года назад. Направлял, отсекая воздействие тех сил, которые могли бы Вам создать помехи, и усиливая воздействие других, которые могли бы создать эффект попутного ветра.

2

Гаэма – драконье имя в прошлом Гиалы, ныне – Даны

Как это выглядело в мире явлений, объектов и субъектов, воспринимаемых человеческой сенсорной системой?

Ничего особенного. Мы с Вами беседовали об искусстве, философии, истории.

Что Вы делали тогда?

Я бы назвал это попыткой изменить настройки по умолчанию.

Это – очень энергоёмкая работа, а потому у Вас не хватило энергетических ресурсов, чтобы зафиксировать в своей обычной человеческой памяти происходящее в те дни.

Заявляя это, я, вполне возможно, неправ. Может быть, ресурсов-то и хватало, но Вы намеренно через брешь в памяти создали для себя зацепку, способную вести Вас.