Чукчи. Том I

В чукотском сказании "Эленди и его сыновья" Эленди в отместку за вероломство своего раба убивает его самым жестоким образом. Острыми кольями он прибивает к земле его руки и ноги, другие мягкие части тела и кожу его черепа и затем заставляет своих жен грубо издеваться над ним.

Конечно, не все чукчи обладают таким вспыльчивым характером. Некоторые из них всегда спокойны и в добром расположении духа. Но даже они не свободны от случайных вспышек гнева. Старик Ajanvat, который жил со мной в течение двух лет в Колымской области и всегда усердно помогал мне даже в скучных для него лингвистических работах, рассказал мне следующий эпизод из своей прежней жизни. Однажды, выведенный из себя все время разбегающимся оленьим стадом, он внезапно остановился сзади своего стада и, обратившись к садящемуся солнцу, призвал волков, чтобы они пожрали его стадо. По верованиям оленных чукоч, такие слова граничат со святотатством. Волки считаются злыми духами, и такой призыв, произнесенный вслух, уже не может быть возвращен обратно. Он содержит в себе обещание жертвы. Придя в себя через несколько минут, Ajanvat понял свою опрометчивость и пытался предотвратить гибельные последствия, принеся в жертву лучших упряжных оленей, но это не помогло. Счастье отвернулось от него, и его стадо подверглось всяческим бедствиям.

Помимо своей вспыльчивости, чукчи проявляют особое упрямство в отношении вещей и дел, имеющих для них временный интерес. В торговле, когда чукча остановит внимание на каком-нибудь понравившемся ему предмете, он готов дать тройную и даже десятерную цену за него. Если его предложение не принимается, он скорее вступит в ссору, чем откажется от своего желания. Русские купцы часто пользуются этой слабостью чукоч, набивая неимоверную цену на понравившийся чукче предмет. При состязаниях побежденный снова и снова пытает свое счастье, хотя бы победа не давалась ему до самого конца состязания. При противодействии чукча готов идти на крайние меры, вплоть до самоубийства. Одна молодая девушка, отправившись в стадо, повесилась на дереве от злости на свою мать за то, что та отказалась взять ее на праздник в соседнее стойбище. Внезапный гнев часто является поводом для добровольной смерти стариков. В моих "Материалах" есть рассказ об одном чукче, который, разгневавшись на своих сыновей, приказал им убить его. Чукчи вообще проявляют склонность к самоубийству. Об этом есть частые упоминания в старинных характеристиках чукоч. Самим чукчам это свойство их также хорошо известно. "Вы знаете наш народ, — говорили они мне, — из-за пустяка чукча может убить другого человека или самого себя". Во время эпидемии инфлуэнцы на реке Россомашьей было два случая самоубийства. В первом случае покончил с собой муж, огорченный смертью своей молодой жены, во втором — мать, потерявшая своего сына. В 1895 году на Анюйской ярмарке я встретил одного чукчу, который говорил, что он не желает больше жить, потому что счастье отвернулось от него, все его родственники умерли и он боится, что его стадо в скором времени погибнет, хотя в то время олени у него были в полном благополучии. Я не придал значения его словам, но через некоторое время узнал, что этот человек действительно приказал себя задушить.

На реке Омолоне я встретил семью, четыре члена которой лишили себя жизни без всякого повода. Соседи их в страхе утверждали, что духи, жаждая жертв, обманным путем увлекли несчастных к самоубийству.

Чукчам свойственно сострадание к несчастью других. Однажды, в моем присутствии, оленный чукча спас куропатку, затравленную соколом, и жестоко упрекал детей, которые хотели ее поймать. В другой раз женщина на одном из стойбищ заплатила моему вознице, чтобы он освободил от наказания одну из своих собственных собак. Еще более замечательно то великодушие, которое оленные чукчи проявляют по отношению к людям, находящимся в нужде, хотя бы это были люди чужого племени и языка. На Чаунской тундре живет несколько ламутских семей различных родов. Они бедны и очень беспечны. Все пропитание за самую небольшую плату они получают от зажиточных чукотских соседей.

Подобные же отношения издавна существовали между чукчами и тунгусами в западной части Колымского округа. В настоящее время, однако, большая часть тамошних чукоч обеднела, а немногие богатые оленеводы приобрели вкус к торговле и постепенно усвоили образ жизни богатых якутов или русских торговцев.

Во время больших голодовок русские жители Колымского и Анадырского округов до последнего времени получали помощь от соседних чукотских оленеводов, которые убивали иногда несколько сот оленей и отдавали их голодающим за самую незначительную цену или просто даром.

Чукотские женщины, как и вообще женщины всех народов, более сострадательны, чем мужчины. На стойбищах богатых оленеводов, если хозяин скуп и дает слишком мало еды и одежды своим пастухам, долгом хозяйки считается восполнить недостаток из своих запасов и вещевых мешков.

О случаях каннибализма среди чукоч мне не пришлось слышать, хотя голодовки, уничтожившие целые селения, были еще свежи в их памяти. Относительно юкагирских семей, голодавших в 1895 году на Среднем Омолоне, известны случаи самого зверского каннибализма. Не было у чукоч также ни одного случая подкидывания новорожденных девочек. Новорожденные дети, правда, в случае смерти матери часто подвергаются удушению. Их относят вместе с матерью на место погребения, но это делается потому, что чукчи считают невозможным воспитать ребенка без матери. Приходилось слышать о женщинах, только что разрешившихся от бремени, которые, почувствовав себя очень плохо, душили своих детей в жертву духам.

Гостеприимство более развито среди приморских чукоч, чем среди оленных. Чукчи говорят, что если гость даже побьет хозяина, хозяин все равно должен остаться дружественным к нему. Во время моей последней поездки по берегу Тихого океана мне несколько раз пришлось задержаться из-за непогоды в чукотских и эскимосских селениях. Несколько раз бывало так, что хозяин дома, имея мало ворвани и совершенно не имея дров для разведения огня, ломал свои сани или вытаскивал одну за другой деревянные опоры своего дома, рискуя разрушить его.

У оленных чукоч в отношении гостеприимства дело обстоит иначе. Прежде всего они гораздо более суеверны в отношении "предохранения" себя от болезней. Во время эпидемии даже совершенно здоровый путник, приезжая издалека на чукотское стойбище, особенно ночью, не будет впущен ни в один из шатров. В приморских селениях этого никогда не может случиться. Оленные чукчи и сами не особенно любят входить во время эпидемии в чужие дома, предпочитая ночевать на открытом воздухе, оградив себя заклинанием против духов. Даже в обычное время гость, прибывший на стойбище, считается на положении равном с обитателями шатра. Ему также приходится ждать снаружи до вечера, когда будет приготовлено спальное помещение. Часто он не получает пищи до общего обеда, который у чукоч обычно бывает вечером. Во время больших оленьих скачек многочисленные гости, приехавшие принять участие в скачках или посмотреть на них, часто совсем не получают еды и после целого дня, проведенного на открытом воздухе, возвращаются голодными на свои стойбища, расположенные за 80 — 100 километров.

Воровство среди приморских чукоч встречается сравнительно редко. Украсть у соседа-односельчанина считается большим позором. Согласно обычая, гостю для его имущества отводится место в кладовых хозяина под его личную ответственность. Развитие торговли, правда, подорвало природную честность. Теперь во всех больших селениях владельцы деревянных амбаров, купленных у китоловов, запирают их крепкими висячими замками, опасаясь грабежа. Во время моего пребывания среди эскимосов на мысе Чаплина женщина-шаманка была дважды поймана на месте преступления. Она воровала меха из кладовой, чтобы продать их китоловам. Шкуры были возвращены владельцу, но воровка осталась ненаказанной и только получила выговор. По свидетельству Норденшельда, обворовать и обмануть чужестранца у чукоч не считается предосудительным. Однако во время моей поездки по приморским чукчам и эскимосам ни одна из моих вещей не пропала. Между тем среди оленных чукоч приходилось не только остерегаться открытых попыток воровства, но даже и грабежа. "Берегись моей матери, — предупреждал меня хозяин одного шатра, — она такая, что может украсть даже свежий помет из-под живого человека".

Среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно сказать, вошло в обычай. В языке, кроме обычного понятия tь-tuleerkьn — "я украл", имеется еще другое слово, более деликатное — tьngьntьweerkьn, обозначающее "я извлек", буквально — "я дал возможность (вещи) убежать". Ссоры между соседями из-за взаимных обвинений в воровстве — постоянное явление. Многие чукчи носят насмешливые прозвища благодаря своим воровским предприятиям. Например, ьre-ceivun — "ходок на коленях". Носитель этого прозвища подползал на четвереньках к чужому стаду во время отела с намерением украсть нескольких новорожденных телят. Другой носил прозвище nnььcgь-Latuwge ("Latuwge с ошейником") за то, что на одном стойбище он украл наполовину сварившиеся кишки из кипящего котла, повесил их вокруг шеи и ел их даже во время погони. Эти прозвища так упрочиваются, что и сами носители их употребляют вместо имени, особенно если им случается потерпеть от духов болезни. После тяжелой болезни чукчи обычно меняют свои имена. На ярмарках мелкие кражи происходят ежедневно, как на складах, так и в жилых помещениях. Однажды я видел, как один молодой чукча, придя в торговую палатку, украл связку беличьих шкур и пытался продать ее самому же владельцу. Будучи изобличен, он только сказал: "возьми их, если они твои" и сел на лавку, ожидая обычного угощения.

Как упоминалось выше, ссоры между чукчами и соседними племенами происходят постоянно. Кереки, живущие на мысу Барыкова, неоднократно жаловались, что телькепские чукчи обходятся с ними дурно, берут меха без уплаты и заставляют их детей работать в качестве пастухов. Однако надо сказать, что кереки получают от телькепских чукоч оленьи шкуры для одежды, сухожилия для сетей, мясо, русские товары, американские карабины и патроны, которые идут с мыса Чаплина.

Колючинские чукчи-собаководы жалуются, что обитатели Тихоокеанского селения L~uren имеют обычай, по временам, грабить сани, возвращающиеся из торговых поездок с грузом иностранных товаров. Распря между селениями L~uren и Janraaj была жива еще два поколения тому назад. Обитатели обоих селений и многих стойбищ в окружности бухты Лаврентия, прославились свирепостями. Некоторые из них покупают у американских китоловов револьверы и носят их в специальных кобурах в рукаве, всегда наготове. Дж. Келли, американский агент по покупке оленей, который зимовал в 1897 — 1898 году на берегу бухты Лаврентия в блокгаузе, вблизи селения Janraaj не раз имел столкновения с туземцами. Они пытались напасть на его дом и разграбить его.

Чукчи не отличаются сметкой, особенно в торговых делах. Соседи постоянно обманывают их. Система их счета, так называемая "пятерично-двадцатеричная", весьма не совершенна, — все числовые операции чукчи совершают с помощью пальцев обеих рук. Чукотское понятие "счет" — trьlgьrkьn — собственно означает "я пальчу"; "считать" по-чукотски — "пальчить". Вопрос "как много?" соответствует вопросу "как много пальцев" — "ter rьlgьt?". Исчисление совершается по способу, свойственному многим примитивным народам. Так, например, слово "пять" — mьtlьen — представляет сокращенное слово "рука" — mьnьtlьen; "десять" — mьngьtken — обозначает "принадлежащим двум рукам"; "пятнадцать" — kьlgьnkьn — вероятно, представляет сокращенное слово gьtkalgьken, которое значит "принадлежащее ноге"; "двадцать" — обозначается словом qlikkin, которое значит "принадлежащее человеку". Слово qlaul — "человек" — также употребляется в значении "двадцать". Пальцы рук и ног играют такую важную роль в счете, что без них чукча едва ли был бы в состоянии считать. Большие числа составляются из групп — двадцаток (людей). Так как счет идет на пальцах, то пределом является двадцать двадцаток — qlig-qlikkin. Все числа выше этого называются "предел знания" — qьew-tegьn. Этот термин употребляется богатыми торговцами, чтобы выразить понятие тысячи. Большинство чукоч, особенно оленные, не в состоянии обращаться с числами большими, чем группа двадцаток. Поэтому, когда приходится иметь дело с мелкими шкурками, как например, с выпоротками или белками и т. п., счет которых требует больших чисел, чукчи связывают их в пучки и продают каждый пучок или кучку пучков в отдельности. Беличьи шкурки связываются по десять штук, по примеру ламутов. Пыжики связываются по три (обычная меновая цена за кирпич чая) или по пяти; затем четыре пучка соединяются вместе, чтобы образовать двадцатку. В недавнее время чукотские торговцы в подражание русским стали употреблять маленькие зазубренные палочки в качестве бирок; каждая зазубринка означает пять, четвертая зазубринка, сделанная более глубоким надрезом, обозначает двадцатку.