Чума в Бедрограде

Платиновым гондоном, блядь.

— Заголовки газет и паника — не твоего ума дело. И не моего.

— Вот я тебе с самого начала и говорю, что не нам разбират’ся, куда пропал Андрей.

— Справится Бедроградская гэбня. Паника, заголовки — это если кто-то умрёт. Но никто не умрёт, вылечат, — младший служащий Скворцов кашлянул и вспомнил о своём уровне доступа. — Я так думаю. Ты не ответил — лекарство ведь к вирусу прилагается?

— Пятнадцат’ литров. Это столько, сколько Андрей просил — на одно здание с запасом. Если заражение выйдет из-под контроля, этого не хватит. Твоё начальство чем вообще думало? Угробят четверт’ города с такой подготовкой. Коноеды.

Завалил бы уже ебало, а? У тавров два объекта национального онанизма: косы и кони. Так что это Шапка, видимо, так ругается. Видимо, он считает Бедроградскую гэбню в чём-то неправой. Видимо, у него морально-этическое шило в жопе зашевелилось.

Видимо, он совсем охуел.

Заражение одного дома выглядит неестественно; для создания красивой клинической картины чума должна вспыхнуть последовательно в нескольких точках. Под чутким контролем Бедроградской гэбни, чтобы было безопасно. Но на такой проект даже самого безумно влюблённого в свою работу учёного не сподвигнешь, не говоря уж о чокнутых таврах. Так что заказано и вируса, и лекарства действительно мало — но если бы Шапка хоть немного шевелил мозгами за пределами своих формул, ему не составило бы труда догадаться, что и то, и другое можно воспроизвести.

Хотя разве это весело! Весело — оскорблять, ни хера не зная.

— Как будто лекарство без тебя нельзя размножить, — Гошка хмыкнул и язвительно прибавил, — если — если — ситуация выйдет из-под контроля. Если Бедроградской гэбне понадобится, она из твоих образцов и лекарства, и самого вируса наделает столько, сколько понадобится. А то ты прям думаешь, что за пределами Корпуса медицины нет.

Шапка вздыбился.

— Мы так не договаривалис’. Лекарства пуст’ сколько угодно делают, а вируса я Андрею ровно на одно здание продал. Без формулы. Контролируемое заражение служебного здания — это одно, можно, если что, и официально через Медицинскую гэбню оформит’, много смертельного вируса за пределами Медкорпуса — совсем другое. Я в этом участвоват’ не хочу. Вот и продал без формулы — вирус сложный, без неё синтезироват’ нельзя.

Какой любезный Шапка, какой заботливый, оберегает глупую-глупую Бедроградскую гэбню, чтобы она не ввязалась ненароком во что-нибудь опасное! Видимо, полагается сделать реверанс и рассыпаться в благодарностях?

Вместо этого можно вспомнить, что синтез — не единственный способ производства любого вируса, есть ещё батюшка-природа. Что нельзя собрать из деталей в пробирке, тому можно дать развиться естественным образом в организме какого-нибудь недостаточно рьяного младшего служащего. А потом ещё десяти. А потом загадочным образом на руках у Бедроградской гэбни обнаружится много-много крови с искомым вирусом — и всё без формул!

Какая жалость, что любезный заботливый Шапка, привыкший к подпискам о неразглашении, запросам на разрешение и сложностям при выбивании права проводить эксперименты на людях, об этом не подумал. Впору разрыдаться.

— Не договаривались так не договаривались. Не о вирусе речь, а о том, что если бы Бедроградской гэбне зачем-нибудь потребовалось больше лекарства — ну или вируса — чем ты дал, вряд ли это стало бы большой проблемой.

— Тебе не понят’. Без формулы можно разве что… — начал было Шапка и осёкся, посмотрел на младшего служащего Скворцова озадаченно, как будто только что его увидел.

Здравствуйте.

— Не понять, не понять, — махнул рукой Гошка, — я сюда не за высокотеоретическими дискуссиями явился. Мы занимались тем, что ты рассказывал мне всё, что может поспособствовать поискам Андрея.

Шапка молчал, визуально изучая рост, вес и прочие параметры собеседника. Да-да, Гошка в курсе, что он неотразим, но сейчас это, право, неуместно.

— Ты чего-то опять не догоняешь, кажется, — он нагнулся вперёд и изобразил проникновенность. — Все ваши предыстории крайне трогательны, но не ебут ни меня, ни Бедроградскую гэбню. А ебёт нас один простой вопрос: куда делся Андрей. И пока что ты по-прежнему последний человек, который с ним разговаривал. А значит, главный подозреваемый, и тебе отвечать за его судьбу.

— Ты неумный и впереди коня бежишь, — гулко отозвался Шапка. — Ещё раз объясняю: весной я сделал Андрею один вирус, он Андрею не подошёл. Потом я для Андрея не работал, пока в июне он не передал мне сырьё. Из этого сырья я сделал вирус, который подошёл, и пятнадцат’ литров лекарства к нему. Андрей расплатился. Вчера он приехал спрашиват’, могу ли я сделат’ из этого сырья ещё один вирус.

— Вот заладил-то: сырьё, сырьё. Ну сырьё и сырьё, это важно, что ли?

— Это самое важное, — Шапка кивнул каким-то своим мыслям. — Ты не медик, но ты хот’ знаешь, что степную чуму до сих пор не лечат?

Степную —

Кто-то тут чего-то опять не догоняет, кажется.

— Да, — педагогическим тоном, по слогам ответил Гошка, — только речь ведь идёт не о ней.

— Её потому не лечат, — невозмутимо продолжил Шапка, — что в Медкорпус ещё ни разу не попадал образец вируса степной чумы не на поздних стадиях. Он очень быстро развивается. Стадий около сотни. По поздним ничего не понятно даже с нашим уровнем медицины. Чтобы найти лекарство, нужен образец на ранней, а его нет. В 18-м году изолятор с больными сгорел случайно, пожарная безопасност’ подвела. Следующие две вспышки огнём гасили намеренно — слишком страшная болезн’, чтобы рисковат’. В последний раз хотели рискнут’, но вмешалис’ фаланги. Так и нет нужных образцов.

Если бы Гошка не был уверен в обратном, он предположил бы, что Шапку обучали поведению на допросе. Потрясающее количество бессмысленной информации, которой наверняка можно было бы запудрить мозги настоящему младшему служащему.

Вот поэтому и приходится столько работы делать самому.

— Невероятно ценная информация, — не удержался он, — очень полезная и имеет отношение к делу. Ты издеваешься?

— Опят’ вперёд коня помчался. Сырьё, которое я получил от Андрея — это то, из чего в естественных условиях и берётся степная чума. Скорее всего. Так оно или нет, я разобрат’ся не успел, но и это не стол’ важно. Важно, что в Андреевом сырье — первые попавшие в руки медиков образцы вируса вне клеток. В неактивной фазе. Медицинская гэбня за такое хот’ вес’ Корпус продаст, если узнает. Из сырья я сделал родственный штамм для контролируемого заражения — проще, безопасней, но родственный. — Шапка поднял глаза. — Вчера он просил саму степную чуму.

Гошка медленно затянулся: тавру не стоит видеть никакой чересчур бурной реакции.

Каковы факты?

Вирус, который они запустили в Бедрограде, родственен степной чуме.

У Андрея откуда-то есть её образцы.

Андрей возжелал её саму.

И пропал.

Это всё — если Шапка не врёт, разумеется.

Степная чума — это и правда важно. Простой народ боится её, как лешего; медики за ней исступлённо гоняются вот уже сколько лет. Опасна она или нет — похер, а вот как на эти ключевые слова реагируют различные слои населения — имеет значение.

Из-за конфликтов на высоких уровнях доступа Андрея когда-то не взяли в Медицинскую гэбню. Если бы он сейчас вернулся туда со степной чумой в кулаке, никто бы не вспомнил дурного.

Но младший служащий Скворцов не может злиться по этому поводу. Младший служащий Скворцов недоумённо хмурится.

— Саму степную чуму? И ты согласился?

— Мы не договорилис’. Мне это, безусловно, было бы интересно. Но в одиночку занимат’ся степной чумой под носом у Медицинской гэбни — зват’ проблемы на свою голову. Узнают — сожрут. Это опаснее любого нелегального заказа, тут нужны серьёзные гарантии со стороны заказчика. А заказчику этому я больше не верю.