Чума в Бедрограде

— Почему? Потому что он когда-то давно представлялся частным лицом и заказывал пыточные инструменты? Это глупо.

— Срат’ мне на пытки, — пробасил Шапка. — Тут другое дело: сырьё Андрей не сам привёз и уж не по почте отправил. С сырьём ко мне приехал его человек. Доставит’ и дальше помогат’ в работе. И вроде как следит’, чтобы я про сырьё не болтал. На контрол’ я не в обиде, опасения понятные, и ещё одни руки не лишние. Нормальный человек, нормально помогал и сам держал связ’ с Андреем. Когда вирус был готов, Андрей на связ’ не вышел, и его человек поехал докладыват’ в Бедроград к гэбне. А его там какие-то Андреевы младшие служащие развернули и припугнули. Он подробностями не делился, но зассал всерьёз: если к гэбне не пускают, значит, она не в курсе. А если Андрей свои дела от гэбни скрывает, убрат’ связующее звено после изготовления вируса — первое дело. Потом вроде всё спокойно было, но на той неделе человек Андрея исчез. Мог сам сбежат’, но что-то я тепер’ сомневаюс’.

Шапке незачем врать. Если умный, понимает, что за враньё ему же и прилетит, и прилетит больно. На его месте лучшее — честно всё рассказать и устраниться из процесса, так его же самого меньше трогать будут.

Что у Андрея свои люди есть — понятно. У него с Колошмы ещё идея-фикс, что часть младших служащих должна присягать на верность лично ему. Положим. Но иметь свой штат — одно, а скрывать его от родной гэбни и не пускать — это хамство.

Опасное хамство.

Если Андрей хочет бросить Бедроградскую гэбню и приподняться до Медицинской — это грустно и неприятно. Но если он делает это втайне, старыми добрыми обходными путями — Гошка первый же его и закопает.

Нехорошо пускать по ветру годы синхронизации.

Это если Андрей со своим вирусом не пошёл прямо к фалангам, например. Известно, какая у него была голубая мечта.

Серая рубашка и пустой взгляд прилагаются к Андреевой голубой мечте.

Впрочем, это только усугубляет необходимость его как можно скорее найти.

— Что-то многовато у вас тут, в Столице, людей пропадает, — хмыкнул Гошка. — Не верю, что бесследно. Рассказывай, что знаешь про Андреева человека, буду искать.

— Много не знаю, мне это незачем. Говорил, что практикующий врач, учился в медицинском где-то в Средней полосе — в Кирзани или в Старожлебинске, не помню. После института уехал в степ’ лечит’ местных за спасибо, жрат’ траву и спат’ в юрте — гуманист. Не учёный, но голова соображает, кое-чем помог даже. Андрей его летом через свои каналы официально пропихнул в Корпус — то ли со мной работат’, то ли ещё зачем-то.

И снова тонны бесполезной информации, создающей иллюзию ответа.

— Зовут его как?

— Дмитрий Ройш.

Дмитрий Ройш.

У Гошки есть несколько рабочих привычек. Например, представляться младшими служащими. А в качестве псевдонимов брать фамилии членов Революционного Комитета — те из них, которые неизвестны широким массам. Скворцов в учебниках записан как Скопцов, давешний Ивин, поивший коньяком девку с истфака, — как Твирин; в общем, хватало простора для потряхивания лично гошковским интеллектуальным багажом. Знали об этой привычке немногие. И если бы кто-то из этих немногих решил вдруг истаять в неизвестном направлении, лучшего способа поглумиться, кроме как оставить после себя след человека по фамилии Ройш, который в учебниках записан как Ройш, просто не придумать.

Если это прощальный подарочек Андрея, то он хотя бы весёлый. Подобная наглость не в его духе, но ведь и правда же — этот человек отличается повышенной обучаемостью.

Поводы не доверять ему всегда были — он ещё Колошме зарекомендовал себя как тот ещё скунс. Но Гошка на оные поводы плюнул: доверять — это требование к вакансии такое. И сейчас он предпочёл бы о возможном предательстве не думать. В конце концов, они друг друга прекрасно знают. Если предательство имело место и Андрей попадётся, он должен понимать, что ему придётся очень, очень несладко.

Не стоит топтать чужое доверие.

Особенно доверие Гошки.

Так что на нынешний вечер сводка такая: где Андрей, непонятно, но это не повод. Эпидемия уже запущена, останавливаться сейчас — испортить всё в любом случае. Раз уж план пришёл в действие, нужно быть последовательными и продолжать. Хорошо бы поставить Университет на место (то есть уничтожить, поскольку места им в Бедрограде нет) и хорошо бы, чтобы Андрей был в Бедроградской гэбне, когда это случится. Но если нет — что ж, значит, не судьба.

А сейчас надо развязать тавра, извиниться за оказанные неудобства, доехать до ближайшего безопасного телефона и провести с Социем и Бахтой фактическую синхронизацию. И обдумать, кто такой Дмитрий Ройш и существует ли он в природе.

Леший еби, опять думать.

День третий. Понедельник

События третьего дня вновь возвращают читателя в Бедроградский Государственный Университет, а потому не таят в себе решительно ничего неожиданного.

Кафедральное революционное чучело выступает в роли Метелина.

Погода ветреная. Переменная облачность.

Глава 4. Варианты решения типовых задач

Университет. Попельдопель

Дано:

— Дмитрий Ройш — это я, — изрёк Дима с лицом человека, выдающего страшную тайну. — Согласитесь, блистательная конспирация. С учётом того, что моей настоящей фамилией названа аж вакцина от чумы, я решил, что это как-то слишком броско и надо выбрать что-нибудь поскромнее, не привлекающее внимания.

Попельдопель не успел определиться, стоит ли на это заржать или покачать головой, как с языка уже слетело:

— Каждый второй спрашивал, не родственники ли вы, или таки каждый первый?

— Каждый, кто не боялся узнать страшную правду о наследии Ройшей, — пока Дима говорил, Попельдопель ещё раз внимательно изучил его облик на предмет ройшеватости и пришёл к выводу, что за страшную дезинформацию о наследии того можно было бы ещё раз посадить. Особенно за кричащие страшным дезинформирующим голосом бирюзовые подтяжки.

— Так я эмпирически выяснил, что, оказывается, в честь моего университетского друга назвали чувака, который сделал Революцию.

— В смысле? — не сообразил Попельдопель.

Дима, конечно, способен обозвать собственноручно сделанную иммунную сыворотку вакциной от чумы, но «не знал чуваков из Революционного Комитета и назвался для конспирации Ройшем» — это уже перебор, что для безграмотности, что для хорошей шутки.

— У меня было тяжёлое детство. Я никогда не учил Революцию, — сурово всхлипнув, пояснил конспиратор.

Сейчас (чтобы ничего не забыть и не перепутать) самое время вернуться бы к осмысленной беседе про эпидемии, расследования и дурацкую большую политику, но Попельдопеля зацепило.

— Так же не бывает! Или бывает… Но из отрядов не выпускают без зачёта по Революции. И вообще, подожди, тебе же уже — сколько? — лет тридцать!

— Двадцать девять, — Дима возмутился, — как Ройшу. И да, не выпускают, поэтому я сбежал.

— Вот оно что, — дошло вдруг до Попельдопеля, — так у тебя богатый опыт побегов из учреждений по принуждению к деятельности.