Чувство льда

– Вы следите за нами? – с ужасом спросила Люба.

– Я не слежу, я смотрю на мальчиков. Уж в этом-то вы мне отказать не можете.

– Могу, – твердо произнесла она, ускоряя шаг. – И откажу.

– Не обольщайтесь, – усмехнулся Юрцевич. – Вы не можете ничего мне запретить.

– Я заявлю на вас в милицию.

– И что? Разве я пристаю к вам? Разве пытаюсь заговорить с сыновьями, увести их от вас? Разве я вообще делаю хоть что-то запрещенное законом?

– Прекратите называть детей сыновьями! Забудьте о том, что вы их отец. Они – дети моей покойной сестры, мои племянники, внуки моих родителей. И на этом всё. Вы не имеете к ним никакого отношения.

– Вы ошибаетесь, Люба, – мягко проговорил он. – Я имею к ним отношение. Саша и Андрей – мои сыновья, их родила женщина, без которой я не мог жить, да и сейчас не могу, я до сих пор каждый день думаю о Наденьке, мысленно разговариваю с ней. И я очень их люблю, моих мальчиков, потому что они – ее продолжение, ее новое воплощение. Мне необходимо их видеть, и я был бы счастлив, если бы вы позволили мне хотя бы иногда общаться с ними.

– И не мечтайте, – бросила Люба, не поворачивая головы. – Не смейте даже приближаться к ним.

Юрцевич несколько секунд шел рядом молча, потом неожиданно кивнул:

– Хорошо. Как вы скажете – так и будет. Приближаться не буду, не стану пытаться заговорить с ними и познакомиться. Но хотя бы смотреть на них мне можно?

В его голосе звучала такая мольба и такая мука! И голос у него, между прочим, был очень приятным. Что, в конце концов, плохого в том, что этот Юрцевич будет издалека смотреть на мальчиков? Да пусть, не жалко.

В отношениях с мужчинами Люба была не особо опытной, серьезных романов у нее не случалось, а короткие и не оканчивающиеся ничем ухаживания не могли дать ей необходимых навыков разбираться в собственных ощущениях. Она в тот момент была уверена, что всего лишь разрешила отцу смотреть издалека на своих детей, ничего больше.

Она снова раскрыла книгу и углубилась в научный текст. Юрцевич больше не шел рядом, он направился в другую сторону и медленно прогуливался, не сводя глаз с катка, на котором занимались Саша и Андрюша, но, поскольку детей в группе было много, его пристальное внимание именно к этим мальчикам никому не было заметно. Иногда маршруты Любы и Юрцевича пересекались, и тогда она делала над собой некоторое усилие, чтобы не поднять голову и не посмотреть на него. И она даже не задалась вопросом, почему так точно и остро чувствует его приближение, хотя обычно не замечала ни идущих навстречу, ни обгоняющих ее людей. И еще она не заметила мелькнувшего в глубине сознания странного желания, чтобы сегодняшняя тренировка длилась подольше.

Наконец детей отпустили. Саша и Андрюша помчались в раздевалку, и Люба направилась поближе к тому месту, откуда они должны были появиться уже переодетыми, краем глаза пытаясь наблюдать за Юрцевичем. Не увидела его и решила, что Сергей уже ушел, однако легкого укола разочарования не заметила. А ведь он был, этот укол…

Весь остаток вечера, занимаясь с детьми, она мысленно сравнивала их с Юрцевичем и находила в мальчиках огромное сходство с отцом. Такие же синие глаза, такие же точеные лица, в которых не было и следа пухлощекой сероглазой Надюши. Мальчишки вырастут и станут такими же красавцами, как Юрцевич. Просто-таки смерть девчонкам! Какой же он красивый, этот Сергей… Тот факт, что Юрцевич весь вечер и всю ночь занимал мысли Любы, ничуть ее не удивил, ну а как же иначе, он ведь отец мальчиков, а мальчики все время у нее перед глазами.

Через два дня, ведя племянников на следующую тренировку, Люба думала о том, придет Юрцевич или нет, и эти мысли тоже показались совершенно естественными. Он пришел. Появился где-то минут через пятнадцать после начала занятий, издалека кивнул Любе, улыбнулся, но не подошел и не заговорил. Она снова читала что-то научное, прогуливаясь вдоль ограждения, но почему-то в этот раз Юрцевич ни разу не попался ей навстречу. То и дело поднимая глаза от книги, она видела его стоящим возле раздевалки и внимательно наблюдающим за катающимися малышами. К концу тренировки Любу охватило непонятное раздражение, природу которого она объяснить не могла. Да и не пыталась. Просто разозлилась, и все. Сердито схватив Сашу и Андрюшу за руки, она потащила их к троллейбусной остановке, ни разу не оглянувшись на то место, где всю тренировку простоял их отец.

Прошла неделя, прежде чем он снова заговорил с Любой.

– Трудно с ними? – спросил Юрцевич, подойдя к ней и даже не поздоровавшись.

– А как вы думаете? – Люба не сумела справиться с волнением, которое приняла за привычное чувство сердитой раздраженности. – Маленькие дети – всегда проблемы.

– Но вам кто-нибудь помогает? Ваша мама или еще кто-то?

– Мама много работает. Может, вы забыли, чем она занимается? У нее нет ни минуты свободной. И вообще она подолгу отсутствует, когда уезжает на гастроли или на съемки. Мальчики полностью на мне.

– Значит, вы совсем одна, – задумчиво протянул Юрцевич. – Вам, наверное, очень тяжело с моими детьми.

– Вот именно, с вашими, – внезапно вспылила Люба. – Вы же ни о чем не думали, когда тащили мою сестру в постель, вам лишь бы свое получить. А я теперь расхлебываю.

Она тут же устыдилась своей вспышки и огорчилась оттого, что в порыве злости назвала племянников «его детьми». Получается непоследовательно: то она утверждает, что Юрцевич не имеет к Саше и Андрюше никакого отношения, а то заявляет, что это его дети.

– Но вы ведь могли отдать мальчиков на усыновление. Наташа вам предлагала, я знаю.

– Какая еще Наташа? – сердито спросила она.

– Моя жена. Вы даже не стали это обсуждать. Если бы вы тогда согласились, сегодня у вас не было бы этих проблем, верно? Дети росли бы в моей семье, а вы были бы свободны.

Правильно. Все правильно. Разве можно объяснить ему, почему она не согласилась? Это даже в мыслях повторить неприлично, не то что вслух произнести, да еще постороннему человеку. Об этом можно было говорить только с матерью, да и то потихоньку.

– Если бы моя семья согласилась отдать детей вам на усыновление, у вас сейчас было бы уже трое на руках, – Люба постаралась добавить в голос побольше презрения. – У вас ведь, кажется, уже есть ребенок. Вы что, подпольный миллионер? Вас только-только из тюрьмы выпустили. Как вы могли бы содержать семью с тремя детьми?

– Меня выпустили не только-только, а довольно давно, больше года назад, – спокойно заметил Юрцевич, словно не замечая ее вызывающе неприязненного тона. – И я очень неплохо зарабатываю. Во всяком случае, на семью с тремя детьми вполне хватило бы. Может быть, вы все-таки передумаете и отдадите мне моих сыновей?

– Не смейте даже заговаривать об этом! Даже если отбросить все прочее, то мальчики уже достаточно большие, чтобы понимать, что семья от них отказывается и отдает в чужие руки. Это травма, которую впоследствии невозможно будет ни залечить, ни компенсировать.

– Они еще совсем маленькие, – возразил Сергей, – они скоро все забудут. Подумайте, Люба. Я ведь серьезно говорю.

– Они не маленькие, – высокомерно бросила Люба. – Они взрослые самостоятельные люди. Они уже давно свободно читают, бегло говорят по-английски, владеют всеми арифметическими действиями, играют на рояле и великолепно решают логические задачи, рассчитанные на десятилетних школьников.