Чувство льда

Еще только две недели, максимум – три, если повезет с погодой. А что потом? Если Юрцевич в ближайшее время не появится на катке, он и не узнает, где будут заниматься Саша и Андрюша. И Люба больше его не увидит. Фу-ты, глупости какие в голову лезут! При чем тут Юрцевич? Просто ей нужно понимать, где и когда будут проходить тренировки, чтобы составить свое личное расписание, вот и все.

Теперь Люба особо пристально вглядывалась в племянников и каждый раз находила в них все больше и больше черт, унаследованных от отца. У Сашеньки те же светящиеся добротой и теплом глаза, Андрюшка разговаривает точно так же, как Юрцевич: задумчиво и негромко. Саша, поймав издалека любой направленный на себя взгляд, обязательно улыбнется в ответ, даже незнакомому человеку. Андрюша, когда обижается на кого-то из взрослых, на тетку или, например, на бабушку, никогда не дуется и не скандалит, он молча целует их в щеку и уходит в детскую – бывшую комнату Нади, точно так же, как уходил в последний раз Юрцевич.

Она наблюдала за мальчиками, а перед глазами стоял их отец, которого Люба все никак не могла выкинуть из головы. Спустя два дня после той встречи на катке она увидела Юрцевича во сне. Сон был странным, непривычным – такие Любе прежде никогда не снились. Более того, он был не просто непривычным, он был пугающим. Волнующим. Стыдным. И никогда в жизни Люба Филановская не была так счастлива, как в том сне, когда Юрцевич прижимал к себе ее обнаженное тело.

Люба не была старой девой, в том смысле, что не была девственницей. Она знала физическую близость, но, по сути, оставалась девицей, потому что никакой радости эта близость ей не принесла. Нет, ей не было плохо, или, к примеру, больно, или отвратительно. Ей было никак. Она ничего не чувствовала и ничего не поняла. В первый раз это случилось, когда ей было двадцать девять и на руках уже были племянники. Празднование очередной годовщины Великого Октября в кругу школьных коллег, сопровождаемое вполне умеренной, как Любе казалось, выпивкой, закончилось для нее в маленькой тесном кабинетике учителя физкультуры, расположенном позади спортзала. Учитель был симпатичным, молодым и холостым, он оказывал Любе довольно явные знаки внимания, и в день праздника, после нескольких бокалов шампанского, ей показалось, что между ними вполне могут сложиться отношения, которые принесут ей радость. Радости, однако, не было. И вообще не было больше ничего. Даже знаки внимания прекратились. Молодой физкультурник переключил свой интерес на недавно появившуюся учительницу химии, и Люба с горечью поняла, что он – спортсмен не только в педагогике и секс для него – не более чем одно из средств установления личных рекордов.

Второй случай оказался мало в чем отличным от первого. Люба не обольщалась насчет собственной внешности, а замуж выйти хотела, посему давно уже приняла решение не упираться, если кто-то начнет за ней ухаживать. Конечно, она всем и каждому твердила, что никуда не спешит и ждет того единственного, с кем будет по-настоящему счастлива, но на самом деле она спешила и еще как! Годы уходили, дети подрастали ужасающе медленно, и заинтересованные мужские взгляды выпадали ей все реже и реже. Стоило ей поймать такой взгляд, она готова была пойти на все и сразу, только бы удержать потенциального жениха. Почему-то ей казалось, что этим можно удержать… Очередной кавалер, на которого Люба возлагала определенные надежды, перестал ей звонить после двух интимных встреч. То ли она ему и не нравилась по-настоящему, то ли оказалась неинтересной в постели. А как ей быть интересной, если она ничего не чувствовала?

А вот во сне она все почувствовала.

Проснулась Люба в полном смятении, долго стояла под душем, прятала глаза от матери, когда готовила завтрак. Ей казалось, что произошло нечто непристойное, за что ей должно быть стыдно. К вечеру чувство стыда прошло, зато возник новый виток ненависти и зависти к покойной сестре: у нее все это было. И не с кем-нибудь, а с ним, с тем мужчиной, который заставил Любу так волноваться и видеть такие сны. Да, воистину Наде досталось все самое лучшее в этой жизни, она схватила жадной рукой все, даже настоящее, материальное тело Сергея Юрцевича, оставив своей старшей сестре лишь его призрак.

* * *

Опасения Любы подтвердились: до окончания занятий на открытом катке Юрцевич больше не появился. Она уже почти успокоилась, она научилась не думать о нем. Правда, управляться со своими сновидениями ей не удавалось, и сны становились все более стыдными и откровенными, но они больше не выбивали ее из колеи.

Юрцевич появился в конце апреля. Люба столкнулась с ним лицом к лицу, выходя из школы, и так растерялась, что не придумала ничего лучше, чем начать с грубости:

– Что вам надо?

– Здравствуйте, Люба, – мягко улыбнулся он.

Щеки у нее запылали, ноги стали ватными. Но на сухой тон сил все же хватило.

– Здравствуйте.

– У вас есть немного времени для меня?

Немного времени? Сейчас только три часа, детей из садика надо забрать не позже шести. Ах, нет, сегодня же музыка, значит, мальчиков надо забирать в пять, в половине шестого придет учительница.

– Немного – есть, – уклончиво ответила Люба.

– Давайте прогуляемся, – предложил Юрцевич.

– Зачем? – глупо спросила она.

– Просто так. Погуляем, поговорим. Расскажите мне о сыновьях.

– Перестаньте называть их сыновьями! Это мои племянники, а не ваши сыновья.

– Одно другому не мешает, – заметил он с улыбкой, беря ее под руку.

Люба собралась было вырваться, но почему-то не сделала этого, а послушно пошла рядом в сторону Страстного бульвара.

Когда она взглянула на часы, оказалось, что уже четыре. Они ведь о чем-то разговаривали целый час, но о чем? Люба даже вспомнить не могла. Сергей расспрашивал о мальчиках, и она, сперва неохотно, будто сквозь зубы, потом все свободнее и даже с удовольствием рассказывала об их успехах, о том, какие они замечательные, умные, как много знают и умеют. Она гордилась племянниками, как гордятся результатами многолетнего упорного труда.

– Люба, что я должен сделать, чтобы вы позволили мне общаться с сыновьями?

Она опешила от неожиданности, остановилась, резко вырвала руку, до того мирно лежавшую на локте Юрцевича.

– Мы ведь договорились… Зачем вы снова начинаете? Вы не будете с ними общаться. Никогда.

– Но почему? Люба, вы, может быть, не понимаете меня. Я не настаиваю на том, чтобы они узнали, кто их отец.

– Еще не хватало! – фыркнула Люба.

– Я не настаиваю на этом, – продолжал Юрцевич. – Но вы можете представить меня в каком-нибудь другом качестве. В любом. Я на все согласен. Только дайте мне возможность видеться с ними, общаться.

– И что я должна сказать детям? А моим родителям? Кто вы такой?

– Скажите, что я ваш друг. В конце концов, скажите, что я ваш поклонник. Жених… ну, я не знаю, все, что угодно. Меня устроит любое ваше решение, только бы видеться с мальчиками.

– Да какой из вас жених? – Люба насмешливо улыбнулась. – У вас же есть жена.

– А если ее не будет? – очень серьезно спросил Сергей.

– То есть как «не будет»? А куда она денется?

– Я разведусь. Я готов на это пойти, если вы потребуете.

– Не собираюсь я ничего от вас требовать. Ну что вы, ей-богу… У вас есть ребенок, которого родила вам ваша жена. Вы что, готовы его бросить?

– Да, я готов.

– Вы сумасшедший?

– Нет. Я очень люблю вашу сестру, Люба, я люблю ее до сих пор, и я не представляю себе жизнь без наших с ней детей. Пожалуйста, Люба, я прошу вас… Подумайте о том, что я сказал. Я приду через неделю, буду ждать вас возле школы, как сегодня, а вы подумайте, хорошо? Не говорите сразу «нет».

На этот раз он не поцеловал ей руку, а только легонько сжал затянутую в перчатку ладонь, повернулся и быстрым шагом направился в сторону метро.

Он появился ровно через неделю, как и обещал. На этот раз Люба была готова к разговору. Во всяком случае, ей казалось, что готова.

– То, о чем вы просите, совершенно невозможно, – сразу сказала она, едва Юрцевич подошел к ней на улице. – Если я объявлю своим родителям, что у меня появился неженатый поклонник, то рано или поздно встанет вопрос о том, почему он не делает мне предложения. Как я смогу объяснить им, почему не выхожу замуж за вас? Женатого поклонника они не потерпят, мои родители – люди строгих правил.