Чувство льда

Вы мне тут же ответите, что вы никогда ничего подобного не делаете и даже не пытаетесь, и никого вы не ломаете в угоду себе. Так ли? Припомните, разве вы никогда не пытались «бороться» со своими знакомыми, которые либо всегда опаздывают, либо обещают прийти и не приходят, а вы прождали их полдня, отменив какие-то свои дела? Разве вы никогда не скандалили со своими детьми на тему: «Если ты задерживаешься – позвони и предупреди, чтобы родители не волновались»? Разве никогда не выговаривали своему супругу или супруге: «Пусть твоя мама не лезет в нашу жизнь»? Вспомните, мужчины, сколько раз за накрытым столом вы удивлялись, что кто-то не пьет, и пытались заставить его выпить, не слушая никаких возражений насчет болезней, предстоящих дел или просто нежелания употреблять спиртное? Вы когда-нибудь задумывались, зачем, собственно говоря, вы это делаете? Зачем вам обязательно нужно, чтобы ваш товарищ по застолью поднял рюмку? Зачем вы к нему пристаете и стараетесь заставить сделать то, чего он делать не хочет? Вы ломаете его, а для чего, в угоду чему? Задайте себе этот вопрос и поищите ответ, уверен, вы страшно удивитесь, когда найдете его. А вы, милые дамы, сколько раз требовали, чтобы ваш спутник ходил с вами на спектакли и концерты, хотя ему эти виды искусства совершенно не интересны? И вы тоже ломали его, заставляли делать то, чего ему делать не хочется. При этом заметьте себе, крайне мало мужчин делают то же самое и пытаются заставить женщин посещать вместе с ними футбольные матчи или ездить на рыбалку. Они почему-то понимают, что женщинам это не интересно, а вот женщины подобным пониманием как-то не отличаются. Зато мужчины проявляют необыкновенную, просто-таки удивительную настойчивость в ситуации застолья, о чем мы уже говорили. А сколько раз мы демонстративно переставали разговаривать со своими домашними, если они делали что-то такое, что нам не нравилось? Конечно, сперва мы пытаемся объяснить свою позицию и как-то договориться, и нам кажется, что нас поняли и наше пожелание учли, но ситуация повторяется снова и снова, и тогда мы очертя голову кидаемся «на борьбу», вместо того чтобы сказать себе: этот человек такой, у него такие особенности, и если я хочу продолжать с ним жить или просто общаться, МНЕ придется с этим смириться и это принять, во всяком случае, эти особенности МНЕ следует иметь в виду и всегда о них помнить, если Я хочу минимизировать конфликтность своей жизни. А что мы говорим вместо этого? ТЫ должен, ТЕБЕ придется, ТЕБЕ следует, ТЫ не смей, я ТЕБЕ запрещаю и так далее. Проблема МОЯ, а решать ее будешь ТЫ.

Подобная постановка вопроса пронизывает всю нашу жизнь во всех ее проявлениях. Наиболее ярко можно проиллюстрировать ее на примере любви и ревности. Объект вашей привязанности к вам охладел и проявляет интерес к другому человеку. Из трех вовлеченных в ситуацию человек плохо только вам, двое других вполне счастливы. И что делают девяносто восемь процентов людей в этом случае? Правильно, пытаются сделать несчастными этих двух ДРУГИХ, чтобы стало хорошо ОДНОМУ. Это самая типичная попытка решить собственную проблему за чужой счет…»

Станислав Янкевич не понимал, почему при чтении этого параграфа у него моментально портится настроение. Он впадал в тяжелую мрачную апатию, которая через некоторое время прорывалась бурной яростью, а ярость, в свою очередь, довольно быстро сменялась тупой, нудящей, как больной зуб, ненавистью к Александру Филановскому, поставившему его в такое положение, при котором он вынужден ненавидеть самого себя и собственную слабость.

В этот день, 6 марта 2006 года, Янкевич послушно взял зеленый керамический горшок с дурацкой желтой стрекозой, отсыпал из большого мешка свежий грунт и пересадил единственный в его кабинете пахиподиум, который упорно именовал кактусом, после чего закрыл дверь, чтобы не слышать оживленной возни сотрудниц своего отдела, и привычно раскрыл книгу «Забытые истины».

Через два часа он закрыл книгу, повернулся в кресле, уставился в окно, на котором рядом со стопками книг одиноко сияла яичной желтизной стрекоза на боку новенького горшка с лохматым растением, и подумал: «Если бы я мог, я бы его уничтожил».

* * *

В ту самую минуту, когда начальник отдела продаж Станислав Янкевич впервые осознал в себе подспудное желание уничтожить Александра Филановского, руководитель службы безопасности Нана Ким вошла в кабинет директора издательства, стараясь, чтобы привычное «Господи, как я его люблю!» не проступило ни на лице, ни в голосе. Она ожидала увидеть Александра, заваленного деловыми бумагами, и страшно удивилась, обнаружив, что он раскладывает на компьютере пасьянс.

– Заходи, Нанусь, – весело приветствовал ее Филановский, – побездельничаем на пару, а то одному скучно.

Он встал и сделал шаг ей навстречу. Его руки на плечах, его губы, прикасающиеся к ее щеке в дружеском, ни к чему не обязывающем поцелуе. Нана сжалась: только бы он не заметил, только бы не почувствовал. Как она ненавидела эту его привычку целовать в щечку всех знакомых женщин! Да пусть целует кого угодно, только не ее, потому что это невозможно вынести, потому что однажды у нее не хватит сил и она сорвется, и сделает что-нибудь такое, за что ей потом будет неловко и о чем она будет горько и стыдно сожалеть.

Нана уселась в кресло напротив стола Филановского, одернула юбку, чтобы закрыть колени, устроилась поудобнее и с облегчением поняла, что не чувствует жара в лице. Значит, обошлось.

– А ты что, действительно бездельничаешь?

– Ага, с самого утра. Как пришел – такое на меня настроение ленивое навалилось! Почту посмотрел, как порядочный, думал – соберусь, втянусь, ан нет, не вышло. Ни к чему сегодня руки не лежат. Да и срочного ничего нет. Хотел было уехать, да неловко, я ж день защиты растений объявил и пообещал, что буду лично ходить по кабинетам и контролировать процесс. А начальник, как тебе известно, не должен давать пустых обещаний, особенно если они касаются контроля за дисциплиной. Вот и сижу как дурак. Еще часок пораскладываю, потом помогу Карловне ее баобаб пересадить, или как он там называется, помню, что на букву «б», и пойду по этажам. Чай, кофе?

– Ничего. Саша, я по делу. Напряжешься или не трогать тебя сегодня?

– А дело приятное?

– Не особенно, – честно предупредила Нана.

Что же приятного может быть в воровстве? В ее службе были сотрудники, занимающиеся вопросами экономической безопасности, и к ним уже несколько раз обращались из бухгалтерии по поводу списания дорогостоящей компьютерной техники, которая якобы морально устаревала, и выделения средств на приобретение новой. Бухгалтеры, которые мало что понимали в высоких технологиях, не переставали изумляться тому, с какой скоростью устаревают, изнашиваются, портятся, ломаются и прочим образом приходят в негодность компьютеры, сканеры, принтеры, всеразличные модемы и прочие штучки, названия которых они даже запомнить не могли. Специалисты из службы Наны Ким понимали в этом вопросе побольше, чем бухгалтеры, и путем весьма несложных оперативных мероприятий они установили, что окопавшиеся в издательстве мальчики-программисты и системные администраторы попросту воруют. До сведения Филановского сей прискорбный факт был доведен, однако реакции никакой с его стороны не последовало, правда, оставалась надежда, что пойманные за руку мальчики испугаются строгих дядек из службы безопасности и «больше так не будут». Однако прошло всего два месяца, и все повторилось. На этот раз Нана решила сама поговорить с шефом.

– Саша, твои мальчики продолжают воровать.

Она не случайно употребила местоимение «твои», ибо мальчики, о которых шла речь, сплошь были детьми, племянниками и младшими братьями друзей, знакомых, одноклассников, сокурсников, деловых партнеров и прочих «своих».

– Можно догадаться, – усмехнулся в ответ Филановский.

– Ты собираешься что-нибудь предпринимать?

– Нет, – резко ответил он.

– Почему? Неужели тебе самому не противно, что тебя считают идиотом? Они воруют нагло, практически открыто, в полной уверенности, что никто, в том числе и ты, не догадается, потому что все вокруг дураки необразованные, в компьютерах не понимают и видели такую технику только на картинках. Они же тебя в грош не ставят, Саша! И ты собираешься с этим мириться?

– А что ты предлагаешь? Выгнать их и набрать новых? Таких же молодых, жадных, наглых и голодных, которые тоже будут воровать?

– Саша, прости меня, я лезу не в свое дело, и не в том я положении, чтобы говорить такие вещи, но… Они воруют, потому что знают, что ты их не уволишь. Ты дорожишь отношениями с их родственниками, которые попросили тебя пристроить ребенка на хорошую работу, и на конфликт не пойдешь. Вот они и чувствуют себя в безопасности. Может, тебе имеет смысл поговорить со своими друзьями? Это же просто невозможно терпеть!

– Возможно, – спокойно произнес Филановский. – И я собираюсь терпеть. Между прочим, один из них – внук моей Анны Карловны, и как я буду ей в глаза смотреть, если я его выгоню? Ты сама прекрасно понимаешь, что преданный и надежный секретарь – половина успеха деятельности босса, это азы менеджмента. Если нет надежности – в делах бардак, если нет преданности – идет утечка информации. Я за свою Карловну глотку любому перегрызу, она работает у меня чуть ли не десять лет, она в курсе всех моих дел и вообще всех дел издательства, как же я могу рисковать ее хорошим отношением ко мне, ее преданностью? А другой юный воришка – племянник врача, который оперировал моего сына. Он оказался единственным хирургом, который взялся за эту операцию, все остальные в один голос твердили, что у нас такого не делают и нужно везти Вовку в Штаты. А он рискнул и сделал, да как сделал! Доклад об этой операции вошел во все медицинские вестники по всему миру, и никто поверить не мог, что это возможно. Сколько буду жить, столько буду ему благодарен. Разве я могу уволить его племянника, да еще за воровство? В конце концов, Нанусь, это молодые мальчики, дети совсем, если по большому-то счету, ну пусть они поиграются в свои игрушки, не обеднею я! Что мне, жалко?

Он не кривил душой, и Нана это знала. Филановский был неправдоподобно щедр и добродушен и для «своих» не жалел ничего и никогда. Если бы компьютерные мальчики были набраны со стороны, он уволил бы их даже не в два счета, а в полтора, но они были взяты на работу по просьбе «своих», и Александр готов был позволить им все, что угодно. У него было много денег, и он щедро тратил их на то, чтобы радовать людей и доставлять им удовольствие, если эти люди были подданными его империи.

– Нанусь, давай все-таки кофейку выпьем, а то мне одному скучно.