Чувство льда

Она спохватилась, когда поняла, что вышла из проходной на крыльцо и тупо стоит на улице, слизывая слезы. От машины к ней почти бежала Вика, заметившая не вполне адекватное поведение подруги.

– Что, Ксюша? Тебе номер телефона не дали? – быстро и сердито заговорила Вика. – Да не реви ты, я сейчас пойду сама и договорюсь, ты просто не умеешь с этими охранниками разговаривать.

– Его нет, – всхлипнула Ксения.

– Кого нет? Где?

– Мити нет на заводе.

– Вот черт! – в сердцах воскликнула Вика. – А куда он делся? Может, скоро придет? Давай подождем.

– Он у бабы.

– У кого-о-о? – протянула Вика недоверчиво.

– У бабы. У любовницы, – зло повторила Ксения. – Чего тут непонятного?

– Да нет, все понятно. Непонятно только, откуда ты узнала. Он что, записку тебе оставил с указанием адреса?

– Его друг сказал.

– Что, прямо так и сказал, мол, твой Митя к бабе свалил с работы?

– Нет, он сказал, что Митя уехал по делам. Но я знаю, что не по делам. Я точно знаю. Я чувствую. Поэтому у него мобильник и не отвечает. Он его выключил, чтобы звонки не мешали… сама знаешь чему.

– Ладно, – Вика решительно подхватила ее под руку и потащила к машине, – хватит чушь молоть. Сейчас поедем куда-нибудь, кофе попьем и поговорим. Я знаю один прикольный ресторанчик, там есть отдельный зал для детей, с ними затейники занимаются, пока родители вкушают вкусную пищу. Вкусная еда – лучшее лекарство от стресса. Пристроим туда Татку, а сами пообедаем и все обсудим. Ну, хватит реветь, ребенка испугаешь.

С этим аргументом не поспоришь, и Ксения постаралась взять себя в руки. Привычным движением полезла в карман за носовым платком и, когда не обнаружила его, вспомнила, что на ней чужой меховой жакет, и от этого вдруг отчаяние стало еще острее, и вся эта история с превращением себя в красавицу – еще более дурацкой, а сама себе Ксения стала казаться еще более жалкой и никчемной. Неужели это конец? Митя завел другую женщину, он в любой момент может бросить ее, безработную и с больным ребенком на руках. Алименты? Копейки. Да в них ли дело, если она жизни своей не мыслит без мужа, которого любит без памяти!

– Ну что, мам, идем к папе? – звонко прощебетала Татка, когда Вика открыла дверь машины.

Ксения собралась было ответить, но поняла, что голос пропал и губы не слушаются. Вика, как всегда, тут же пришла на помощь:

– Нет, солнышко, мы с папой разминулись, он уехал по делам. Сюрприз придется отложить до следующего раза.

– Ну-у-у, – проныла девочка, уже приготовившаяся к радостному приключению.

– Не расстраивайся, мы сейчас поедем в одно интересное место, и там ты будешь играть с клоунами, – пообещала Вика.

– А клоуны настоящие? – деловито поинтересовалась Татка.

– Самые настоящие. Вот увидишь, тебе там обязательно понравится.

– А к папе когда? Потом?

– Потом. Давай, Ксюша, садись.

Сидящий за рулем Викин поклонник оказался человеком понимающим, одного взгляда, брошенного на Ксению, ему оказалось достаточно, чтобы не спрашивать, почему она молча глотает слезы, и вообще не задавать никаких вопросов. Получив указание, куда ехать, он всю дорогу развлекал маленькую Татку рассказами о том, как работал когда-то ветеринарным врачом в зоопарке и какие, оказывается, интересные бывают повадки у разных животных.

В ресторане Ксению немного отпустило. Народу в зале было совсем мало, всего два столика заняты, и сидящие за этими столиками дамы одеты были уж никак не лучше, чем она. А мужики при этих дамах и в подметки не годились ее Митеньке. Нет, все-таки она, наверное, не самая завалящая бабенка на этом свете, и муж у нее красавец, и дочка замечательная, ну и что, что у нее диабет, с диабетом люди живут полноценной жизнью, делают прекрасную карьеру и доживают до глубокой старости, если все соблюдают, что предписывают врачи. У нее есть все, чтобы быть счастливой, и нечего раскисать. Подумаешь, денег нет! Жили без них до сих пор – и дальше проживем, лишь бы Митя ее не бросил. Правда, он говорил о каких-то деньгах, которые у них скоро будут. Много денег. Откуда?

И снова мысли о другой женщине ядовитым жалом впились в ее воспаленный мозг. У него богатая любовница, которая готова давать ему деньги на содержание семьи. Нет, чушь какая-то получается. Зачем ей давать Мите деньги на семью? В чем ее интерес? Наверное, так: у него богатая любовница, и он собирается выманить у нее деньги каким-то хитрым способом. Но тогда получается, что ее Митенька – подлец и мошенник, а это никак невозможно допустить. Он не такой. Тогда как же?

А вот как: у него богатая любовница, которая готова дать ему много денег, а он за это обещал развестись с Ксенией и жениться на своей подружке. То есть она собирается заплатить жене своего любовника что-то вроде отступных. Митя принесет домой эти деньги, соберет вещи и исчезнет навсегда.

Слезы опять закипели в уголках глаз и закапали прямо в тарелку с салатом из морепродуктов.

Часть 2

Ближнее Подмосковье, август 1975 года

С недавнего времени Инна Ильинична Целяева постоянно жила на даче. Оставаться в городской квартире рядом с дочерью и ее мужем, которые теперь считали ее виноватой во всех их жизненных неудачах, стало невозможно. Инна Ильинична подыскала себе работу в той части Москвы, куда могла добраться с дачи за приемлемое время, и съехала.

Всего полгода назад жизнь ее была совсем другой, и казалось, что если в ней и может что-то измениться, то только к лучшему. Муж – ученый, специалист в области кибернетики, сама она – завкафедрой марксистско-ленинской философии и научного коммунизма в престижном московском вузе, дочь закончила факультет журналистики и работала не где-нибудь, а в «Правде», главном печатном органе ЦК КПСС, и зять у Инны Ильиничны – хороший парень, спокойный, непьющий, редактор на телевидении. У детей впереди – достойная карьера, у нее с мужем – достойная обеспеченная старость, и ничего плохого в их жизни случиться не может.

Оказалось, что может. Муж Инны Ильиничны, профессор Целяев, поехал в Лондон на международный симпозиум и не вернулся. Нет, не умер скоропостижно, не попал в больницу, а просто не вернулся. Остался и попросил убежища, которое ему с радостью было предоставлено как крупному специалисту в области перспективной отрасли знаний. Инне Ильиничне немедленно предложили оставить кафедру и выйти на пенсию, поскольку пенсионного возраста она уже достигла. Но ей было всего пятьдесят шесть, и она рассчитывала поработать еще лет пятнадцать как минимум, ибо была в прекрасной форме, как физической, так и интеллектуальной, вовсю писала статьи, монографии и учебники, с блеском читала лекции и считала себя еще молодой и полной сил.

Конечно же, ее вызывали, и смотрели строго и недоверчиво, и задавали уйму вопросов, на которые она добросовестно отвечала и из которых даже младенцу было понятно, что ее считают не менее виновной, чем ее мужа – предателя Родины, ибо она наверняка все знала о его коварных планах, и потакала им, и покрывала будущего беглеца, и создавала ему всяческие условия для побега.

А она ничего не знала. И долго не верила в то, что это правда, все надеялась, что это обычная провокация. Невозможно было поверить в то, что человек, с которым она прожила бок о бок тридцать лет, мог совершить нечто подобное. Невозможно поверить в то, что он остался на Западе. Но еще труднее поверить в то, что он сделал это вот так, тайком от жены, не сказав ей ни слова, даже не намекнув, даже не попрощавшись как-нибудь особенно, как прощаются, когда знают, что больше никогда не встретятся. Она была убеждена, что, как ученый-философ, точно знает, что в этой жизни может быть, а чего быть не может, как люди могут поступить, а как не могут, ибо это в принципе невозможно и никакой этикой не оправдывается. Оказалось, что возможно все, даже невозможное. Накануне отъезда мужа в Лондон Инна Ильинична, как обычно, помогла ему собрать и уложить вещи, он вызвал такси на восемь утра, потом они посмотрели по телевизору какой-то концерт и легли спать. Утром он съел свой обычный завтрак и, когда позвонил по телефону диспетчер таксопарка и сообщил, что машина с таким-то номером будет у подъезда через пятнадцать минут, быстро оделся, чмокнул жену в щеку, подхватил небольшой «командировочный» чемодан и ушел. И от этой обыденности их последних проведенных вместе минут Инне Ильиничне было куда больнее, чем от доносящихся со всех сторон слов о предательстве Родины.