Чужак с острова Барра

— Смею. И уже занимаюсь этим. История с гусем пошла мне впрок. Я не создан для биологии.

— С тех пор как ты встретил свою крошку-скво, ты ведешь себя как настоящий псих и болван. — П. Л. встал из-за стола, волосы у него над лбом возмущенно задергались. - Нетронутые дебри севера... с розовыми фламинго, доставленными из Флориды! Чертовы кретины! И если ты опустишься до всей этой публики, станешь таким же пошлым ублюдком, как и все они!

Несколько дней после этой перепалки Рори сомневался в правильности своего решения. Но потом получил послание, развеявшее последние сомнения. Это было официальное письмо от управления по охране живой природы штата Иллинойс. Гусыню канадской породы с желтой лентой на шее видели среди тысяч других канадских гусей в урочище близ озера Хорсшу в дельте Миссисипи, в Южном Иллинойсе. Гусыня держалась от других гусей обособленно, говорилось в письме, и, по-видимому, была одиночкой. Белощекого гуся подле нее не было.

Это было похоже на неприятное, издевательское напоминание о лете, проведенном в Кэйп-Кри, и кончине матери. Письмо из Иллинойса разбередило старые раны, всколыхнув прежние угрызения совести. Теперь Рори с нетерпением ожидал июня, когда он наконец приступит к работе на новом месте и навсегда расстанется с прошлым - с биологией и теми мучениями, которые она ему принесла.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Один-два раза в каждые десять лет таинственный мор нападает на охотничьи угодья мускек-оваков, дичи остается во много раз меньше, и всех, кто питается мясом, подстерегает в этих краях голод. Волки и лисы тощают и в поисках пищи рыщут далеко от своего логова. Изо всех жителей этих мест легче других людям, которые могут поддержать себя подледной охотой — ловят рыбу и бобров.

Но порой случается, что бесснежье и мор совпадают, приходятся на одну и ту же зиму. Лишенные снежного покрова, реки и озера промерзают до дна, трудно становится ловить рыбу, трудно охотиться за бобрами. Тогда призрак голода начинает витать и над мускек-оваками. Голод представляется им естественной приметой всякой зимы, но постоянное затяжное голодание ведет к голодной смерти, и нелегко сказать, где кончается одно и начинается другое.

Те из мускек-оваков, кто ушел не слишком далеко, возвращаются в фактории и получают там кредит в Компании Гудзонова залива или пособие от государства. Но семьи, угодья которых намного отстоят от побережья, оказываются перед трудным выбором. Нелегко охотиться в пути; ежедневно продвигаясь вперед, невозможно поставить рыболовные сети. Нередко кажется, что именно в зимнем лагере наилучшие шансы продержаться до весны, до прилета гусей, этого внезапного и драматического окончания голодной поры. Поэтому они ждут и надеются. Но ждут порой слишком долго.

В эту зиму Биверскины решили ждать. После рождества Кэнайна потеряла всякое представление о времени; прошло много-много недель, и она полагала, что теперь, должно быть, середина февраля.

Ранним утром она сидела на постели и смотрела, как мать готовит завтрак. Дэзи Биверскин двигалась медленно, мокасины шаркали по земляному полу, от былой расторопности не осталось и следа. Залоснившаяся от жира юбка топорщилась, болтаясь мятыми складками. Дэзи спала не раздеваясь, и клочья гусиного пуха из перины пристали к сальным пятнам. Джо Биверскина в землянке не было: накануне он ушел на охоту и ночевать не возвращался.

Кэнайна заглянула в чугунок, который кипел на печи. Там виднелись рыбьи потроха и голова с остекленелыми глазами. Кэнайна поймала ту рыбу накануне - первую за четыре дня. Несколько месяцев назад она с ужасом смотрела бы на это варево, теперь было немыслимо выбросить голову и внутренности - ничто не вызывало у нее тошноты, и она ждала, не испытывая ничего, кроме голода. Дэзи всыпала в чугунок три чашки овсянки для заправки. С ужасом наблюдала Кэнайна за тем, как исчезает в чугунке овсянка; на лице матери было написано стоическое безразличие.

— Это последняя овсянка, — сказала Кэнайна.

— Да, последняя, — отозвалась Дэзи.

Вот уж несколько недель, как Джо Биверскин собрал последние, еще не вмерзшие в лед капканы. Потом помог Кэнайне закинуть сети в маленьком озерце в миле от лагеря, где вода не промерзла до дна. Чтобы закинуть сети, потребовалось четыре дня, потому что нужно было сперва лыжами разгребать глубокий, по пояс, снег, а потом уже прорубать лед толщиной в ярд, а то и больше. Кэнайна ежедневно осматривала сети, отец снова отправился на охоту.

Вот уже шесть недель, как на троих людей и двух собак у них было по одной-две рыбины в день, и редко-редко Джо случалось подстрелить кролика или куропатку. В последние недели рыба почти не попадалась, и это был тревожный знак - значит, в крошечном озерце она уже почти выловлена. Несмотря на постоянные уговоры Кэнайны, регулировать расход купленных в лавке продуктов даже не пытались, потому что, отправляясь на охоту, Джо Биверскин, подобно продувшемуся игроку в кости, который верит, что ему повезет в следующем круге, был убежден, что подстрелит лося или оленя-карибу, тот и прокормит их до весны.

Чай и сахар давно уже вышли, теперь кончилась овсянка. Осталось лишь несколько фунтов лярда да дюймов на шесть муки на дне последнего мешка.

Похлебка была готова, и Кэнайна с матерью принялись за еду, когда в землянку вошел Джо Биверскин. Капюшон его парки обледенел, широкое темное лицо было мрачно и равнодушно. Он не принес ничего, кроме плоской сухой кости, с которой свисали несколько волокон смерзшегося мяса. Кэнайна догадалась, что это лопатка оленя, которого недавно задрали волки. Значит, в округе есть еще крупная дичь. Но значит это также и то, что с отцом конкурируют волки, а в охваченном голодом крае стая изголодавшихся волков - яростный и изобретательный соперник в поисках добычи.