Чужаки
Шрифт:
— Влад Алексеевич, вы молока не хотите? Парное, свое, — с хитрой улыбкой предложил вдруг дед Данила.
— Ну и хитрюга вы, Данила Арсентьевич, — рассмеялся Влад.
«Мерседес» подъехал к воротам стоянки и посигналил. В окошке появился Санька. Водитель показал ему карточку с номером 87. Санька нажал на кнопку, ворота открылись, и «Мерседес» плавно вкатил на стоянку. Закрыв машину, водитель с бутылкой коньяка направился в будку охранника.
— Привет, командир! Как дела?
— Лучше всех! — коротко ответил Санька и подал ему журнал регистрации.
Расписавшись,
— Примешь, командир? — предложил он.
— Нет, я на дежурстве.
— Ну немного-то можно, — снисходительно улыбаясь, он поискал стаканы и откупорил бутылку.
— Только я пить не буду, душа не принимает, — отказался Санька и подал водителю эмалированную кружку.
Тот отпил немного и поставил кружку на стол.
— Уважаю. Ты вот что, я тут к тебе давно приглядываюсь. Вроде парень ты крепкий, а мне как раз такой нужен для охраны. Будешь иметь все! Ну и бабки, конечно, хорошие.
Санька подумал: «От него так просто не отвяжешься, лучше пообещаю». И сказал вслух:
— Я подумаю.
— А что думать-то? Ты же не будешь век сидеть в этой конуре, как собачонка!
Санька, чувствуя закипающую в нем злость, хотел уже было послать его, но тут распахнулась дверь и вошел Борис, брат Саньки.
— Здорово, Санек!
Водитель посмотрел на братьев и засобирался. Уже у порога он повторил:
— Ты подумай, парень.
— Чего он хотел? — спросил Борис.
— Чего хотел? Чего хотел? — раздраженно передразнил Санька. — Купить хотел, погань.
— Санек, у меня к тебе новости. Только не знаю, хорошие или плохие. Вчера приходил участковый и сказал, что если ты объявишься, чтобы зашел в ментовку. Там, говорит, документы на тебя пришли из «спецухи».
— Какие документы? — с волнением переспросил Санька.
— Ну там, короче, паспорт и еще что-то. Только, откровенно говоря, не нравится мне все это, братан.
Санька задумался, потирая рукой подбородок.
— Слушай, Борь, а, может, и вправду вернули? Ты знаешь, как мне надоело ходить, оглядываясь? Жить под страхом и ждать, когда за тобой придут!
— Решай, конечно, сам. Только я ментам если и верю, то вот настолько, — и он показал щель между большим и указательным пальцем.
Всю ночь Саньку мучали сомнения, но мысль о том, что он вновь сможет свободно жить и дышать полной грудью, согревала его. Утром он поговорил с Аленкой. Это был нелегкий разговор. Она, видимо, своим женским чутьем предчувствовала беду и просила Саньку не ходить в милицию. Он ушел от нее обиженный, твердо решив пойти в райотдел, несмотря на все уговоры.
Ближе к обеду Санька подъехал к зданию райотдела. На душе у него было тревожно, руки вспотели. Тяжело вздохнув, он толкнул дверь и направился к окошку дежурного.
— Где мне найти участкового Стрешнева? — спросил он.
— Стрешнева? Он на втором этаже. Комната 18, — ответил дежурный и, проводив взглядом Саньку, стал торопливо набирать номер.
Санька поднялся по лестнице и, пройдя по коридору, в нерешительности остановился у двери с табличкой: Участковые инспектора». Внутри у него словно что-то оборвалось, и он уже собирался уйти, когда дверь распахнулась, и он нос к носу столкнулся с участковым.
— А, Оленик! Пришел?
Заходи, — пригласил он. Санька вошел в кабинет, большую часть которого занимало два письменных стола. За одним из них сидел старший лейтенант, плотный мужчина со скуластым обветренным лицом и что-то писал в лежащем перед ним журнале. Увидев Саньку, он поднял на него большие черные глаза и отложил ручку.— Садись. Ну что, набегался? — с усмешкой спросил он. — Пора обратно, Оленик.
— Вы же сказали, что документы пришли?
Участковый рассмеялся.
— Хорошая приманка, если птичка прилетела.
Санька, догадавшись обо всем, рванулся к двери, но вдруг почувствовал как на него кто-то навалился сзади. Дверь распахнулась, и в кабинет вбежали сержанты.
— Ну, менты поганые! Псы вонючие, — с ненавистью закричал он, отбиваясь.
Один из сержантов замахнулся и ударил его дубиной. Санька охнул и повалился на пол. Сержант, прижимая коленями его ноги, предложил второму:
— Врежь этому ублюдку, чтобы говорить научился.
— Не надо, Гаев, — приказал участковый, — подними его.
Саньку обхватили сзади руками и подняли. В голове шумело. Едва различая лица, он увидел, что участковый с наручниками в руках подошел к нему, и стальные кольца щелкнули у него на запястьях.
— Все, попалась птичка, давай его в приемник! — сказал участковой.
Саньку вывели во двор и втолкнули в открытый «собачник» «Уазика». Дверь громко ухнула, и Гаев повернул ключ.
Машина тронулась. Склонив голову на руки, Санька мыслями был с Аленкой.
— Прости меня. Как же ты теперь без меня? — тихо шептал он, глядя сквозь маленькое окошко на пробегающие мимо улицы. Он провожал взглядом знакомые проспекты, дома, прохожих, толпящихся на остановках и спешащих по своим делам, его охватило чувство тоски и безысходности.
«Уазик» притормозил у белой стены приемника. Дверь открылась, и Гаев, жуя спичку, произнес:
— Выходи, ублюдок, пора в клетку.
Саньку повели в приемник. Они вошли в инспекторскую, где за столом сидела капитан милиции Любовь Денисовна. Гаев положил документы на стол и сказал:
— Принимайте беглеца.
Второй сержант разомкнул наручники. Санька потер покрасневшие запястья.
— Что, отбегался? — с чувством превосходства спросила инспектор. — На что же ты надеялся? Что не найдут? Вон какой вымахал — 17 лет уже, а ума нет. Не найдут... Куда ты денешься? Ты только за забор, а нам сразу телеграмму: «Разыскивается Оленик».
— Ну мы пошли? — спросил Гаев.
— Да-да, идите, — отпустила сержантов Любовь Денисовна. — Так что судьбу не обойдешь, — продолжала она. — Раздевайся! Стас, посмотри его! — обратилась она к дежурному.
Дежурный в гражданке стал обыскивать Саньку, выкладывая на стол сигареты, зажигалку, часы, деньги.
— Деньги откуда? — спросила капитан.
— Заработал, — мрачно ответил Санька.
— Слушай, ты, — надвинулся на него Стае, — ты съезди в Одессу, купи петуха и шоркай ему мозги... Заработал!
Увидев в глазах Саньки злобный огонек, он отошел от него и сказал:
— Ну-ну! Смотри у меня! Ты в приемнике находишься. А здесь как? Моя милиция меня бережет.
— Конечно! Сначала посадит, потом стережет, — докончил Санька.