Чужаки

Сведения о приближении красных к Челябинску все настойчивее проникали в город. Положение особенно осложнилось, когда командир расквартированного в городе французского батальона объявил об отправке своих солдат в Сибирь. Все попытки военных властей уговорить французов не торопиться с отъездом, ни к чему не привели. Те говорили, что у них нет приказа вступать с красными в военные действия, значит, и оставаться в Челябинске им нет смысла.

Тогда было решено устроить французам торжественные проводы, под тем предлогом, что они якобы едут на фронт. По всему городу расклеили афиши, извещающие челябинцев о большом городском бале, который устраивает местное купечество в честь своих защитников, идущих проливать кровь за свободу русского народа.

За два дня до бала к Машутке зашел Калина. Поздоровавшись с хозяйкой, он печально посмотрел в сторону насторожившейся девушки и сказал скороговоркой:

— Кузьма Прохорович болеет, Маша, навестила бы…

Машутка жила на квартире у жены офицера. Ее дом был вне всякого подозрения. Девушка выдавала себя перед хозяйкой за дочь богатея, убежавшую из дома при приближении красных. У нее даже были на это документы, полученные от Калины.

За воротами, когда Машутка вышла проводить Калину, он посмотрел на нее с лукавой улыбкой и, как бы невзначай, сказал:

— Мать комдива нашего приехала, Маша, она тоже будет там…

Сообщение Калины разволновало Машутку.

Еще раньше из разговоров с Калиной Машутка узнала, что он вместе с каким-то Фомой прибыл в Челябинск по заданию политотдела и комдива и, благодаря Фоме, связался здесь с подпольной организацией. Калина подробно рассказал ей историю ареста и освобождения ее отца, о встрече с Пустоваловым, его хорошим другом по германской войне и по Златоусту, теперь красным командиром Карповым Алексеем.

Слушая эти рассказы, Машутка была вне себя от счастья.

— А я-то дура, а я-то дура… — без конца повторяла она.

Попрощавшись с Калиной, Машутка пошла к Дине.

Подруга встретила ее с заплаканными глазами, с осунувшимся лицом. Стремясь скрыть свое настроение, Дина несколько раз тряхнула головой, как бы отгоняя мучившую ее неотвязную мысль. Но ей от этого не стало лучше, тогда она смущенно посмотрела на подругу, подошла к столу и достала папироску.

— Ты куришь, Дина? — удивленно спросила Машутка.

Лицо Дины вытянулось, глаза стали злыми. Отшвырнув спички и не скрывая досады, ответила:

— От такой жизни не только курить, но пить будешь, а потом и с ума сойдешь.

Машутка поднялась. Она давно хотела поговорить с подругой откровенно, но все как-то не решалась. Но сейчас поняла, что тянуть больше нельзя.

— Что с тобой, Дина, ты такая непонятная стала? — спрашивала Маша.

— Что же тут непонятного? — угрюмо ответила Дина. — Жить надоело. Вот и все.

— Но жить-то все-таки надо.

— Да, надо, — горячо заговорила Дина. — Но как? Для чего? Кругом одна неправда. Одни с жиру бесятся, Тучкин например, а мы горемычим. Вот теперь опять поезжай, не зная куда и не зная зачем. Опять та же служба, та же война. За что, за что, я тебя спрашиваю? За Тучкина, что ли? На что он мне нужен. Не хочу я больше, понимаешь, не хочу…

— Так не служи, если не хочешь, — посоветовала Машутка.

— Не служи. Легко сказать, не служи, — с горечью продолжала Дина. — А куда деваться?

— Давай останемся в Челябинске, — решительно сказала Машутка. — Я давно хотела поговорить с тобой об этом. У меня здесь знакомые есть. Дождемся красных, и все кончится. Но учти, тогда нам, возможно, с белыми воевать придется.

В глазах у Дины опять заблестели злые огоньки.

— Ну что ж, и будем. Я, например, готова их зубами рвать. Ты даже представить себе не можешь, как я ненавижу их.

Машутка крепко обняла подругу.

— Вот и хорошо. Но какие же мы дуры, Дина. Мучились, думали, а договориться не могли. Давай переходи ко мне.

Дина задумалась.

— Только не сегодня. Без подготовки в беду можно попасть, — потом подумала еще и сказала:

— Завтра бал, мне два билета дали. Пойдем. А с бала — прямо к тебе.

Простившись с Диной, Машутка пошла в указанный Калиной дом на окраине города. Раскаленная за день земля все еще дышала жаром. По небу, точно многочисленное стадо баранов, плыли высокие облака. Город как бы вымер, только с далекой станции долетали глухие гудки паровозов.

Калина встретил девушку во дворе. Взяв за руку, молча повел в сени.

— Вот знакомьтесь, Марья Яковлевна: Машутка это, соседка моя, — сказал он, подводя девушку к сидевшей в углу немолодой, по-деревенски просто одетой женщине.

Поднимаясь и подавая девушке руку, Мария Яковлевна посмотрела на нее ласковым взглядом и, по-матерински улыбнувшись, сказала:

— Вот ты, оказывается, какая. Ну садись, я рада видеть тебя.

Но Машутка не успела сесть. Чья-то тяжелая рука опустилась на ее плечо. Обернувшись, она увидела Юсупа.

— Юсуп! — воскликнула девушка. — И ты здесь. Жив, здоров! Почему же ты так долго не появлялся? Я ждала, ждала…

— Нельзя было, Маша. Дела не позволяли.

— А как Каюм? Где он теперь?

Юсуп опустил глаза:

— Каюма больше нет, Маша. Его тогда же застрелили.

Машутка взяла Юсупа за руку, и они долго молча стояли, каждый по-своему вспоминая погибшего.

Кузьма Прохорович предложил собравшимся подумать над тем, как сорвать начатую в городе пропаганду, связанную с отправкой французского батальона, и показать колчаковцам настоящее отношение челябинцев к этой затее.

После того, как несколько человек высказали свои предложения, слово взяла Мария Яковлевна.

— Бал надо сорвать, — сказала она и тут же пояснила, как это можно сделать.

— Предложение неплохое, — согласился Кузьма Прохорович, — но мы больше одного билета не достанем. Туда нашего брата пускать не будут, охрана военная.

Неожиданно поднялась Машутка.

— Поручите это дело нам с подругой. Мы военные, у нас будут билеты, — и она рассказала о Дине.

Но некоторые из присутствующих считали, что поручать такое дело девушкам опасно.

Особенно горячо возражал Юсуп. Он все еще находился под впечатлением гибели друга.