Чужаки

Вглядываясь в лица беженцев, в их одежду, лошадей и упряжь, Машутка убедилась, что бедняков среди бегущих от Советской власти нет. Это действовало на девушку лучше любой агитации. И она радовалась, что не находится больше в среде тех, с кем воюет отец и ее новые друзья.

Хотя Машутка и встречалась с Марьей Яковлевной после городского бала, но ни тогда, ни после этого вечера ей не пришлось поговорить с ней об Алексее. Больше того, Алешина мать до сих пор не знала, что Машутка знает и любит ее сына.

Как любящая мать Мария Яковлевна день и ночь ухаживала за раненой Диной. Машутка не раз в эти дни ловила себя на чувстве ревности. Девушке казалось, что эта простая, седеющая женщина, с лицом, изрезанным преждевременными морщинами, уделяет Дине так много внимания не только потому, что она ранена, но и потому, что та нравится ей больше, чем она, Машутка.

К Машутке Мария Яковлевна относилась несколько сдержаннее, чем к Дине. Если Дину она называла светиком, родной Диночкой и даже дочкой, то ее звала только Машей.

К Калиновке подъехали вечером. Для того, чтобы попасть в поселок, оставалось пересечь болотистую речушку. И лишь с помощью подоспевших мужиков вознице и Марье Яковлевне с ее спутницами удалось выбраться из жижи. Пока мужики перетаскивали телегу, между сидящими на лужайке женщинами как-то сам собой возник задушевный разговор.

Мария Яковлевна обтерла мокрые руки о молодой, мягкий солонец, достала из-за пазухи завернутый в платок кусок хлеба и, разломив его на три части, сказала:

— На-ка, Маша, поешь, проголодалась поди…

Принимая хлеб, Машутка с благодарностью посмотрела на Карпову.

— Доберемся до своих, устроим больную, попросим самовар поставить, — продолжала женщина. — Молока, яиц раздобудем, Диночка тоже, наверное, есть хочет…

Машутка дважды глубоко вздохнула и снова с благодарностью посмотрела на собеседницу.

— Сколько хлопот, сколько забот вам с нами. В ваши годы это ведь нелегко… — сказала Машутка.

— Я привыкла. Всю свою жизнь на ногах, — неторопливо разжевывая хлеб, ответила женщина. — Такая уж у нас семья. И муж покойничек, и свекор тоже… Все беспокойные. Да и как будешь жить спокойно, если неправда кругом… Вот и сын в нас пошел…

При последних словах лицо Машутки зашлось румянцем, она даже отвернулась.

— Что с тобой, Маша? — спросила Мария Яковлевна, удивляясь волнению девушки.

— Так, ничего, — ответила Машутка. — Я ведь тоже знаю Алешу. И…

— Откуда? Откуда знаешь? — хватая девушку за руку и стараясь повернуть к себе лицом, торопливо спрашивала Карпова.

— Знаю, Марья Яковлевна, давно знаю. Я невеста его>-еще больше заливаясь румянцем, прошептала Машутка. — Прошлый год я встретила его в Златоусте, и мы полюбили друг друга…

Женщина притянула девушку к себе и мягко погладила.

— Хорошо! Не будем об этом больше говорить.

Успокойся сначала, — сказала Мария Яковлевна, сама взволнованная не меньше Машутки. — Дождемся вечера, тогда обо всем и поговорим. — Поднявшись, они пошли к подводе.

Устроив Дину в Калиновке, Мария Яковлевна с Машуткой пошли в Тютняры. Проходя знакомые места, женщина рассказывала:

— Вот здесь на топком Шаимовском болоте у нас был покос. А здесь было наше становье, на этих двух березах.

Алеша делал себе качели. А вот в этой обвалившейся копа ни он вздумал купаться и чуть было не утонул.

Машутка с жадностью рассматривала все, на что показывала Алешина мать.

Широкий выгонный простор между Тютнярами и Зюзелкой, блестящая гладь больших и малых Ирдигов и сверкающие на солнце купола церквей чем-то напоминали ей родное село. Глубоко вдыхая пахнувший водой и цветами воздух, Машутка переводила взгляд на спутницу и говорила с восторгом:

— Как хорошо! Как хорошо, что мы здесь. Вот бы сюда еще Алешу.

Мария Яковлевна смотрела на девушку добрым, материнским взглядом.

— Будет он здесь, Маша. Вещует мое сердце, что этот денечек совсем не за горами. Того и гляди, прилетит наш сокол.

— Расставались на неделю, а прошло больше года, — с горечью сказала Машутка.

…Вот и Тютняры. Уже несколько дней в селах полное безвластье. Затаившиеся в домах тютнярцы с тревогой смотрят на дорогу; в полдень разнесся СЛУХ: В село Кузнецкое Вот-вот приедет отряд красных. Тютнярцы потекли к волости. Пошли туда. И Карпова с Машуткой.

Около кирпичного здания с высоким крыльцом собралась большая толпа людей. Вскоре из переулка выскочили ребятишки.

— Едут! Наши едут! Красные! — старались они перекричать друг друга.

Толпа зашумела, заволновалась.

— Слава богу, — послышались возгласы, — наконец-то дождались.

— Митинг! Митинг надо открывать. Пусть скажут, что и как?

Из переулка шагом выехали два всадника, на рукавах красные платки, к груди приколоты такого же цвета ленточки. Вслед за ними показался и остальной отряд.

Подъезжая к собравшимся тютнярцам, передний всадник закричал:

— Здорово, тютнярские Товарищи! Знать, давно нас ждете? — И тут же переспросил:

— Давно, я спрашиваю?

— Давно, давно! — закричали из толпы. — Все глаза проглядели.

В отряде криво заулыбались, кавалерист снова закричал:

— Кто тут за нас, за красных, поднимите руки.

И почти все собравшиеся подняли вверх руки.

Прочертив черенком плети в воздухе круг, всадник спросил:

— А кто против красных?

Никто не поднял руки.

Как только всадники выехали из переулка, Машутка сразу узнала Назарова и Чугункова. В отряде тоже были знакомые лица. Она поняла, что это страшная провокация.

Закрыв лицо платком и прячась за спину Марьи, она успела шепнуть ей на ухо, что это белые, что многих из них она знает и что надо как-то выручать попавших в беду тютнярпев. Но ничего сделать они не успели.

Колчаковцы окружили толпу плотным кольцом. Каждого, кто пытался отойти в сторону, били плетьми, загоняли обратно в круг. Назаров громко предупредил: