Чужая страна-черника
Шрифт:
– Я сперва забегу домой за шапкой!
– крикнул Янне.
Он прошмыгнул в дом. Мать прятала спички в шкаф за мешочки с мукой. Он сунул коробок в карман и, выйдя во двор, крикнул:
– Я мигом обернусь!
Янне выбежал на дорогу. Рахикка уже не мог видеть его. Он обогнул первый дом, поднялся по тропинке к ореховым кустам, согнувшись, бросился к фасаду хозяйственной постройки и остановился.
Улла и Рахикка все продолжали разговаривать.
Но ему нужно было подобраться к ним ближе - гораздо ближе: здесь, у фасада, их речь слышалась далеким бормотаньем. Он крадучись обогнул угол и тесно
Затаив дыхание он прислушался.
– Конечно, я иногда подумываю о возвращении в Финляндию, все об этом думают, - сказала Улла, - но это немножко страшно. А вдруг там скажут, что нет работы, давай, баба, топай в другое место. Мне уже так говорили.
– Я мог бы помочь.
Улла долго молчала. Наконец она сказала:
– Послушай, почему ты так хочешь, чтобы я уехала в Финляндию?
Послышалось сопение трубки. Янне потянул носом воздух, но запаха табачного дыма не уловил. Наверное, Рахикка посасывал пустую трубку.
Затем голос Рахикки зазвучал вновь.
– Я думаю о благе Пертти. Он должен уехать отсюда.
– Почему?
– Чтобы найти себе язык.
– Шведский разве не язык?
– Это, конечно, так, но…
С того места, где был пень, послышался звук шагов, и на стволе сосны затрепетала темная тень. Рахикка встал и теперь ходил взад и вперед.
– Видишь ли… Если бы Пертти мог… Как бы это тебе сказать…
– Говори, не стесняйся. Мне не привыкать.
– Пертти может угодить в школу для умственно отсталых.
За углом раздался вскрик, он вырвался из груди Уллы. Тотчас вслед за вскриком Улла сказала пронзительным голосом:
– О чем ты? Я, наверно, ослышалась…
– Ты услышала верно.
– Школа для умственно отсталых… У меня глаза со стыда лопнут. Что скажут люди? Нет, этого не может быть, не может быть!
– Так я слышал. Пертти страшно отстал.
– Но я все делаю для него, стараюсь разговаривать с ним по-шведски, чтобы он учился, чтобы ему было легче в школе…
– А ты по-фински должна была бы с ним говорить.
– Опять ты твердишь одно и то же. Не верю я тебе.
– Но так обстоит дело.
– Назови хоть одну причину.
Послышался вздох. И снова засопела трубка, на этот раз яростно.
– Если Пертти… Когда он… Слова составляют пары с понятиями… Я не могу это в точности объяснить…
– Так же, как ложь не обращается в правду.
– Есть различные слова…
– Слова как слова.
Когда Рахикка злился, его голос понижался, и казалось, будто он говорит из бочки. Так и теперь он говорил этим голосом как из бочки:
– Хорошо. Возьмем что-нибудь для примера. Ты знаешь, что означает слово «мягкий»?
– Сказать тебе по-шведски?
– Нет, по-фински.
– Ну, это когда человек добрый, нежный… - Улла чуть-чуть хихикнула.
– И может ласкать маленького…
– Совершенно верно. И это такое, до чего нельзя дотрагиваться. Так?
– Глупый ты.
– А теперь я скажу тебе другое слово: милд. О чем оно тебе говорит?
– Это что-то
по-шведски.– Верно, «милд» - по-шведски «мягкий».
– Милд, милд!
– Улла произнесла это слово тихо, а потом громко.
– Ну, а что ты думаешь, когда слышишь, что шведы говорят «милд»?
– Мягкий, конечно, добрый и нежный… и ласковый…
– Видишь, как легко ты выучила новое слово. Но вот подумай, почему это тебе далось так легко?
– Потому что ты учил меня этому.
– Нет.
– Потому что это такое удобное слово. Короткое.
– Нет, ты выучила его потому, что у тебя уже было наготове содержание этого слова по-фински. Тебе оставалось только поставить рядом с финским «мягкий» другое слово - «милд». Но если бы у тебя не было понятия о мягком, добром и нежном, что тогда?
– Тогда мне нужно развешать простыни на веревке.
– Ты и тогда могла бы научиться говорить милд, - поспешно заговорил Рахикка, - но это слово ничего бы для тебя не означало, ты повторяла бы его как попугай: милд, милд. милд. Ты могла бы осознать содержание слова только тогда, когда ты бы испытала, увидела, что «нежный», милд, - это то-то и то-то, и выглядит оно так-то и так-то, делает то-то и то-то. И все это нельзя охватить одним взглядом, как стул или стол: это понятие связано с другими. Это же относится и к чувствам. Тебе пришлось бы начать с самого начала, смотреть на чудеса мира глазами ребенка или остаться без слов.
– Ты имеешь в виду Пертти, ты говоришь о нем…
– Да, о нем.
– Что он будто бы остался без слов…
– Ну, он знает названия немногих предметов, но…
– Не стану я тебя слушать.
Улла показалась из-за угла и начала развешивать простыни. Рахикка подошел к ней. Улла исчезла за простыней. Рахикка последовал за ней. Лучи закатного солнца падали на простыню, и Янне на минуту увидел силуэты Рахикки и Уллы. Рахикка был как толстяк в кино, Улла казалась призраком с неестественно большой головой: она собрала волосы наверху, на макушке. Призрак тряс гигантской головой. Толстяк говорил и жестикулировал.
– Когда вы приехали в Швецию, Пертти был еще такой маленький. Он не умел говорить толком по-фински.
– Подвинь ко мне поближе корзину.
– Если б он хоть дома слышал финскую речь.
– Смотри-ка, как полиняла блуза.
– У бессловесного чахнет душа.
– Ах, ты волочишь простыню по земле!
Янне слышал лишь отдельные слова и обрывки фраз, а потом и их перестал слышать: Улла и Рахикка ушли дальше с корзиной. И Рахикка все говорил и говорил. Наконец они вернулись обратно к пню. Улла посетовала на свою промокшую холодную одежду и пошла через двор домой.
– Подумай все-таки над этим!
– крикнул Рахикка ей вслед.
Прежде чем дверь Лемпиненов закрылась, Янне был уже у ореховых кустов. Оттуда он выбежал на дорогу и, насвистывая, поднялся во двор. Когда он подошел к Рахикке, тот сидел, свесив голову на грудь и почти закрыв глаза.
– Вот, я принес спички!
– выкрикнул Янне.
– А, принес… Хорошо.
– Но они тебе, наверное, не нужны.
– Почему?
– Твоя трубка уже зажжена.
Рахикка с минуту непонимающе глядел на дым из трубки, затем по его лицу расползлась беспомощная, чуть виноватая улыбка.