Чужая земля
Шрифт:
Из-под их ног выбивались травинки, тянущиеся к свету. Бутоны распускались, выпуская свои лепестки в воздух, выдыхали свой аромат и умирали. Листья появлялись на своих веточках, проживали всего лишь один момент и, оторвавшись, падали на землю. Лес вокруг них превратился в калейдоскоп цветов от бледно-серого до желто-коричневого.
Но жизнь леса совсем не была спокойной и мирной. Раньше Фаррису казалось, что растительный мир земли не такой, как животный, где нужно постоянно бороться за выживание. Теперь он видел, как сильно ошибался.
Неподалеку тропическая крапива оплелась вокруг
Лианы подобно огромным змеям оплетались вокруг стволов деревьев, вонзая свои корни в живую кору. Деревья боролись с ними. Фаррис видел, как ветви пытались отбиться от смертоносных лиан. Эта картина напоминала борющегося человека, отчаянно пытающегося разжать кольца охватившего его питона.
В этом мире растения были подобны своим братьям — животным. Охотники и жертвы. Душащие лианы, смертельно красивые орхидеи оказались подобны раку, поедающему жизненную силу, ядовитые грибки — они стали волками и шакалами этого растительного мира.
Даже среди самих деревьев велась борьба за выживание. Пальмы, бамбуки и фикусы — все они знали, что такое боль, страх и смерть.
Фаррис мог слышать их. Теперь, когда его чувства оказались не столь замедленны, он воспринимал голоса леса, настоящие голоса, которые совсем не похожи на те звуки, которые издают ветки, когда по ним проходит ветер. Первобытный голос жизни и смерти, который говорил еще до того, как человек появился на Земле, и будет говорить, когда человек исчезнет.
Сначала Фаррис осознавал только этот гул. Теперь он мог различать отдельные звуки: слабые крики травинок и ростков бамбука, выбивающихся из земли, стон и вздохи умирающих ветвей, смех молодых листьев высоко в небе, тихий шепот оплетающихся лиан.
Он даже мог воспринимать их мысли. Вековые мысли деревьев. Фаррис почувствовал ужас. Он не хотел слышать этого.
Бег дня и ночи продолжался. Рассвет и закат с невероятной скоростью продолжали сменять друг друга.
Лиз, которая плелась за ним по тропинке, внезапно издала крик ужаса. Черная лиана, выскочившая из куста, набросилась на нее со скоростью змеи, пытаясь оплестись вокруг ее тела. Фаррис выхватил тесак и рубанул по лиане. Но она продолжала наступать с прежней яростью. Теперь ее кончик тянулся к нему.
Он ударил снова, чувствуя тошноту от ужаса, толкая девушку назад к краю плато.
— Мне кажется, — прошептала она, — что я слышу голоса леса.
— Это ваше собственное воображение, — сказал он ей. — Не слушайте!
Но он тоже мог слышать их! Это были очень слабые голоса, словно доносящиеся откуда-то издалека. Фаррису казалось, что каждую минуту, которая в этом мире осознавалась днем, он все яснее мог воспринимать телепатические импульсы организмов, живших своей собственной жизнью рядом с человеком, но эта жизнь была невидима ему до тех пор, пока он — человек — не становился хунати.
Фаррису показалось, что ритм жизни леса изменился. Что после того как он расправился с лианой, лес стал ощущать их присутствие. Подобно яростной толпе, деревья вокруг них наполнились гневом, издавая крики
и стоны.Ветки рвались к Фаррису и девушке, лианы пытались их схватить и ужалить, словно змеи. Тонкие молодые деревца хлестали их, как прутья, бамбуковые ростки преграждали им путь.
— Это только наше воображение, — говорил он девушке. — Мы только представляем себе, что лес знает о нас.
Прежде всего Фаррис должен был сам поверить в то, что говорил, потому что иначе вокруг оставалось только темное безумие.
— Нет, — крикнула Лиз. — Нет, лес знает, что мы здесь!
Паника девушки угрожала разрушить самообладание Фарриса, а яростный шум леса все усиливался. Охотник бежал, таща за собой девушку, закрывая ее своим телом от гнева джунглей.
Они спешили на вершину плато. И всю дорогу их сопровождала постоянная смена дня и ночи. Теперь деревья вокруг казались гигантами; они сражались друг с другом, борясь за место под солнцем и нависая над двумя маленькими людьми, казавшимися по сравнению с ними пигмеями.
Но и маленькие растения у них под ногами продолжали яростно бороться с двумя бегущими людьми. Все сильнее и четче мозг Фарриса воспринимал телепатические импульсы.
Затем до мозга Фарриса донесся более сильный импульс, поглотивший все остальные. Это были мысли-крики, призыв более глубокий и могущественный, более чужеродный, чем голос первобытной Земли.
— Остановите их! — эхом отдались эти мысли в мозгу Фарриса. — Остановите их! Убейте их! Они наши враги!
Лиз издала нервный крик:
— Андре!
И тогда Фаррис увидел его. Берроу стоял впереди под тенью монстроподобных баньянов. Его руки были подняты в сторону этих колоссов джунглей, словно он молился. А над ним и над всем лесом возвышались эти гиганты.
— Остановите их! Убейте их!
Эти таинственные крики-мысли неумолчным гамом отдавались в мозгу Фарриса, но он старался не вслушиваться, подходя ближе и ближе…
Он знал, хотя отказывался верить в это, откуда неслись эти мысли и почему Берроу молился баньянам.
Да, эти гигантские колоссы были подобны богам. Они прожили много веков. Их ветви, подобно множеству рук, простирались к небу, а их корни, подобно сотням ног, глубоко уходили в землю.
Фаррис пытался отогнать от себя эту мысль. Он был человеком, человеком своего мира, и он не верил этим чужим богам.
Берроу повернулся к ним. Его глаза горели яростью. И прежде чем он заговорил, Фаррис понял, что француз уже не был больше нормальным человеком.
— Вы оба, уходите! — приказал он. — Глупцы! Зачем вы пришли за мной сюда? Идя через лес, вы убивали, и лес это знает!
— Послушайте, Берроу! — кричал Фаррис, пытаясь воззвать его к голосу разума. — Вы должны вернуться вместе с нами! Забудьте это безумие!
Берроу пронзительно засмеялся.
— Безумие в том, что Боги подняли свой голос гнева против вас? Вы слышите его в вашем мозгу, но боитесь прислушаться! Бойтесь, Фаррис! На это есть причина! Вы уничтожали деревья много лет, так же как убили несколько растений по пути сюда! И лес это знает! Он считает вас своим смертельным врагом!
— Андре! — сквозь рыдания произнесла Лиз. Она закрывала руками плачущее лицо.