Чужие-III (Наш мир - тюрьма)

Оставшись один, директор потянулся к столу и открыл потайное отделение. Внутри стояла небольшая бутыль с неразбавленным медицинским спиртом. Сделав хороший глоток прямо из горлышка, Эндрюс крякнул и некоторое время стоял, задерживая дыхание, чтобы не обжечь носоглотку.

– Будем надеяться, что половым путем эта драконья холера не передается, - пробормотал он минуту спустя уже гораздо более успокоенным голосом.
– Потому что если так - храни Господь нашего ветеринара!

23

...Громко и неясно заговорил интерком. Рипли даже не повернула головы, зато Клеменс приподнялся, подошел к устройству и, выслушав сообщение, ответно сказал что-то в микрофон. Потом он вернулся к Рипли, сидевшей на своей кровати.

– Директор Эндрюс извещает всех, что через пять минут начнется общее собрание. Правда, нас с тобой это не касается.

Рипли устало повела плечом:

– Ну, что же...

Они находились, конечно, не в тесной каморке изолятора, а в основном помещении госпиталя: Клеменс сразу же дал понять Смиту, куда именно тому следует засунуть свои предложения насчет того, где полагается разместить его подопечную. Но и сам госпиталь тоже отнюдь не отличался простором.

– Ты о чем думаешь?
– врач внимательно посмотрел на Рипли.

– Почему ты об этом спросил?
– она подняла на него глаза.

– Ну, не знаю... Просто недавно ты проявляла бешеную активность, а теперь...

Внезапная мысль вдруг посетила Рипли. Она пружинисто встала на ноги.

– Скажи, как ты думаешь - можно отсюда бежать?

В удивлении Клеменс круто поднял бровь:

– "Отсюда" - это с планеты?

– Да.

– Вот на этот вопрос я отвечу совершенно однозначно. Разумеется, нет! Не пешком же идти сквозь космос... Раз в полгода прилетает корабль с провизией.

– И это все?

– Все.

– Черт...
– Рипли опустилась на прежнее место. Выходит, Эндрюс все-таки говорил правду.

– Я слышал, скоро за тобой придет внеочередной рейс, - сказал Клеменс с явным намерением утешить.

– "Скоро" - это как?
– спросила Рипли без особой надежды.

– Не знаю...
– в раздумье врач выпятил губы.
– Просто до этого к нам никто никогда... не спешил.

– Понятно, - голова Рипли снова склонилась.

– Ты мне не расскажешь, о чем ты говорила с Эндрюсом?

Спрашивая это, врач не очень рассчитывал на положительный ответ. Он оказался прав.

– Нет. Пусть здесь останется хоть один человек, не думающий, что я спятила.

– Ага... Ты имеешь в виду меня?

– Кого же еще...

Несколько секунд врач размышлял.

– Ну, это совсем не обязательно... Я достаточно узнал о тебе, чтобы не сомневаться в абсолютной устойчивости твоей психики. Потом, я и сам ведь что-то видел.

Приступ сухого, нехорошего кашля вдруг сотряс тело Рипли, и Клеменс настороженно прислушался.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да не очень...
– Рипли уже сумела удержать кашель и теперь выглядела по-прежнему.
– Горло что-то болит... живот... И вот здесь - тоже болит...
– Взяв обеими руками кисть Клеменса, она прижала ее к собственной груди.

– О!
– сказал врач с чувством.
– Локализация последней боли мне особенно нравится.
– Мгновение он обдумывал свои действия, но потом чувство долга взяло верх.
– Однако давай все-таки сперва займемся твоей хворобой. Что-то не нравится мне этот кашель... Я предлагаю лечебный укол. Мой особый коктейль персонального изобретения!

– сказал он с профессиональной гордостью, отошел в сторону и загремел инструментами.

В этот момент на кровати соседнего койкоблока зашевелился, приходя в себя, Голик. Они оба забыли о нем. Его лицо, покрытое маской из запекшейся крови - своей и Рейнса, пятном виднелось сквозь полупрозрачный занавес. Врач в свое время только и смог удостовериться, что ранение головы у Голика несерьезное и не требует хирургического вмешательства. Но ни обработать рану, ни даже смыть кровяную корку ему не удалось: даже сквозь наркотический сон Голик при малейшем прикосновении судорожно дергался и начинал отбиваться, не приходя в сознание.

А теперь, просыпаясь, он медленно ворочался на испачканном покрывале, и в глазах его уже отсутствовал леденящий ужас. С его места ему были видны оба - Клеменс и Рипли.

– Ты замужем?
– спросил он ни с того ни с сего.

Женщина только покосилась на него, не ответив. Ей никак не удавалось вспомнить: был ли он на свалке?

– Тебе надо замуж... Надо рожать детей...

Клеменс тоже покосился в сторону Голика. Не следует ли прервать его рассуждения? Вроде бы пока ничего особенного он не говорит, но врач уже имел опыт общения с этим типом.

Голик отодвинул занавеску.

– У меня было много хороших девушек... Там, тогда, еще до Ярости...

Теперь Рипли были видны кисти его рук. Они нервно сжимались и разжимались какими-то странными движениями: не то оглаживая что-то, не то терзая.

– Они любили меня... Во всяком случае, какое-то время.

Наступило молчание. Было слышно, как звенит стекло о металл: Клеменс готовил шприц к уколу.

– Ты тоже умрешь!..
– провозгласил Голик совершенно неожиданно. И Рипли увидела, как при этих словах его пальцы одновременно сжались хищным движением, словно перехватывая чью-то шею.

– Ну, достаточно, - сказал Клеменс негромко, но тоном, не сулящим ничего хорошего.

Он задернул перед носом Голика занавеску, не подозревая, что тем самым опять спасает ему жизнь.

Рипли облокотилась на стену, с трудом сдерживая вновь подступающий кашель. Когда врач подошел к ней, она уже справилась с собой.

– Ну, как дела?

– Что?
– будто не поняв вопроса, спросила Рипли и улыбнулась. Улыбка вышла слегка принужденной.

– С тобой все в порядке?

– Да.

Клеменс обломил одну из ампул, которые он держал в руке, поднес к ней шприц.

– По-моему, ты мне лжешь, - сказал он тихо, чтобы не услышал Голик. Причем делаешь это абсолютно напрасно.

– А по-моему, лжешь ты. И тоже напрасно.
– Рипли говорила еще тише. Клеменсу самому пришлось напрячь слух.
– Как-то ты сказал мне, что я несколько раз подряд уклонилась от ответа. А о себе что скажешь? Ты ведь тоже уклонился, когда я спросила тебя, каким образом тебе досталось такое завидное назначение. И повторно уклонился, когда был тебе задан вопрос о татуировке - вот об этой.
– Она коснулась пальцем его затылка.
– Может быть, хоть сейчас ты мне расскажешь правду?