Чужое небо

Блюменталь смотрел на пленного летчика непонимающими глазами. Потом подошел к самолету, долго осматривал его, ощупывал крыло рукой. Когда он повернулся к Грабарю, на лице его было выражение растерянности.

– Значит... вы специально для этого пошли под пули?..

– Да.

Блюменталь хотел что-то сказать, но вдруг осекся и застыл.

– Ком!
– послышалось рядом.

Грабарь обернулся и увидел здоровенного охранника. Рядом с охранником стоял Тесленко.

"Неужели к Заукелю?
– мелькнуло у Грабаря.
– Узнал про кусачки? Или, может быть, шланг?.."

Глава тринадцатая

1

Дело майора Заукеля только начиналось. В будущим он рассчитывал значительно расширить программу, выпускать машины в воздух не через час, а через каждые полчаса или даже десять минут. В ближайшее время ожидалось поступление еще нескольких советских самолетов: фашистам удалось захватить их на одном из участков фронта.

Из достоверных источников майор Заукель знал, что его эксперимент, к которому в верхах сначала отнеслись с недоверием, находил все больше сторонников. Из тех же источников стало известно, что майор Заукель скоро превратится в подполковника Заукеля.

Все это радовало майора, и он позволил себе даже некоторый "либерализм" по отношению к пленным. Запретил эсэсовцам избивать летчиков без причины. Распорядился улучшить питание пленных. Теперь дважды в день к литровой чашке баланды им давали по сто граммов хлеба вместо пятидесяти.

С особым вниманием майор Заукель присматривался к Грабарю. Он отлично понимал, что капитан - враг, враг сильный и расчетливый. Его покорность только маска. Допусти он, майор Заукель, малейшую оплошность, и трудно сказать, что натворит этот вежливый и любезный капитан. Но, однако, он был необходим Заукелю, поскольку являлся одним из лучших летчиков.

Необходим в качестве мишени. Но мишень, решившая устроить побег, - это уже никуда не годилось.

Заукель испытующе глядел на стоявших перед ним Грабаря и Тесленко.

– Вы готовите побег, господин Грабарь?
– спросил он,

– Нет, господин майор. Заукель презрительно сощурился.

– Сержант, зачем вам потребовались кусачки? Он задал этот вопрос почти шепотом и одновременно резко повернулся к Тесленко. Тот побледнел.

– Я... мне они не нужны.

– Ясно, - сказал Заукель, поворачиваясь к Грабарю.
– Так как же, господин капитан? Зачем вам нужды кусачки?

– Мне они не нужны.

– Кто еще собирался бежать с вами?

– Мы не собирались бежать. Заукель кивнул Бергеру:

– Обработать.

Тот подал знак, и эсэсовцы поволокли летчиков из помещения. Прямо под окнами они принялись избивать их прикладами. Заукель с Бергером стояли в дверях, Время от времени Заукель останавливал избиение:

– Так кто еще собирался бежать вместе с вами? Когда? План побега? Говорите!..

Ответом было молчание

– Потеряв терпение, Заукель махнул рукой. На летчиков выпустили овчарок. Стоявшие вокруг эсэсовцы хохотали.

– Так кто еще собирался бежать вместе с вами?! Когда?..

Зажатый в мальчишеском кулаке Тесленко стебелек пырея стал красным...

2

Летчиков бросили в каменный мешок. Щелкнул ключ. Они остались вдвоем на холодном цементном полу под режущим глаза светом пятисотваттной лампочки. Грабарь стиснул зубы.

Сержант лежал в углу, поджав под себя ноги, и плакал. Опираясь руками о пол, капитан приподнялся, сел. Несколько минут сидел, покачиваясь, пока в глазах не исчезли кровавые круги.

– Не смей плакать!
– сказал он сержанту.
– Прекрати сейчас же, слышишь?

– Я не от боли, - прошептал тот.

– Все равно, не смей!

Тесленко судорожно всхлипнул. С трудом поднимая руки, Грабарь снял с себя остатки одежды и начал рвать их на полосы. Потом придвинулся к сержанту.

Тело мальчишки было страшным. Кожа висела лохмотьями, на руках, груди, ногах кровоточили глубокие раны. Капитану досталось еще больше: когда их рвали собаки, он сколько мог прикрывал собой сержанта.

– Встань!

Он помог сержанту подняться и начал перемывать. Тот кусал губы, стонал, вскрикивал при каждом прикосновении.

– Не надо... Не надо, товарищ капитан.

– Замолчи!

Грабарь туго стягивал тряпьем раны. Руки его дрожали, на лбу от напряжения выступила испарина - каждое движение стоило ему нечеловеческих усилий.

Закончив перевязывать сержанта, он занялся собой. Остатки куртки ушли на перевязку ног. Потом он разорвал куртку сержанта.

– Помоги мне перевязать руки и грудь. Тесленко с трудом придвинулся к нему.

– Не гляди так! Мы еще вырвемся, вот увидишь, - сказал капитан.

– Мне не вырваться... Я уже ни на что не способен.

– Эх!
– проговорил капитан, морщась и стараясь сдержать готовый сорваться с губ крик.
– Человек всегда способен на большее, чем он думает. Ну-ка, привяжи мне это, - указал он на кусок кожи возле левого локтя.
– Да покрепче! Не бойся, стягивай сильнее!

Тесленко старался изо всех сил. Потом стянул капитану в нескольких местах грудь. Грабарь оглядел сержанта, потом себя.

– Ничего, - пробормотал он.
– Ничего... Он закрыл глаза и привалился к стенке.

– Это - конец, - проговорил Тесленко, ложась на пол.

– Нет!
– Грабарь открыл глаза.
– Мы живы! И будем жить! Нас не так просто отправить на тот свет - он снова закрыл глаза. Передохнул.
– Не ложись на цементный пол, - сказал он грубовато.
– Не хватало еще, чтобы ты схватил воспаление легких! Если не можешь иначе, сядь и прислонись к стенке.

– Какая разница?
– возразил Тесленко.
– Это уже не имеет значения.

И тем не менее он приподнялся. Как ни странно было заботиться в их положении о том, чтобы не схватить воспаление легких, обыденность слов капитана заставила его на какое-то время забыть об ужасе всего случившегося.

– Как вы думаете, что они с нами сделают?
– спросил сержант.

– Не знаю. Но нам все равно надо держаться. Во что бы то ни стало.

– Я попробую, - пообещал Тесленко. У него не было сил, у него страшно болело все тело. Провал особенно сильно подействовал на него: ведь он сам был во всем виноват. Эти кусачки... Но капитан держался, и Тесленко изо всех сил тянулся за ним. Только теперь он в полной мере начал понимать, что для него значил этот большой ворчливый человек.