Чужой среди своих 3
Шрифт:
… в итоге, работу доделывал молодой совсем парнишка студенческого вида, очень старательный, хотя и немного медлительный. Он же, потея, наложил швы… и как по мне, так вполне добротные.
Но — по-прежнему без обезболивающего, потому что ну осталось всего-то ничего… я ж потерплю, верно? Ну и я терпел… под аккомпанемент коридорной свары, вышедшей на уровень партийного стажа, действительных и мнимых заслуг фельдшера, коллектива и каким-то боком — текущей Пятилетки.
— Завтра с самого утра в поликлинику по месту жительства, — скороговоркой говорит
— Ясно… спасибо, — киваю ей, — Это всё?
— Да, ступай, — отпустила меня женщина. Я, накинув на плечи пальто, вышел во двор, не думая ни о чём и ни о ком. В голове пусто, и хочется только поесть, помыться и лечь спать.
— Отпустили? — поинтересовался тёзка, беседующий во дворе с шоферюгами, — Ладно, сейчас покурю, и поедем, отвезу тебя домой.
Киваю благодарно, не отнекиваясь и не играя в «Ой, вам же неудобно, да я сам…»
В последний момент спохватываюсь, так и не достав сигареты из кармана пальто. Не думаю, что владельца «Москвича» покоробит тот факт, что я курю, но вот что именно я курю, может и царапнуть…
— Ну, где живёшь? — поинтересовался он, щелчком пальцев откидывая бычок, улетевший в сторону урны, и упавший среди множества собратьев. Называю адрес, и тот кивает довольно:
— Считай, рядом! Пять минут, даже меньше!
Меньше не вышло, потому как зимней резины в СССР нет, а дороги хоть и чистятся, но не так чтобы под асфальт. Благо ещё, автомобилей сейчас совсем мало, а общественный транспорт в это время почти не ходит, иначе, думаю, мы бы пару-тройку раз мы бы царапнулись бортами.
— Ну вот, — к самому дому он подъезжать не стал, остановившись метрах в пятидесяти, — дойдёшь?
— Дойду! Спасибо вам большое!
— Да ладно, — отмахнулся он, — что я, не советский человек?
Не без труда отрегулировав воду, которая, как известно, бывает или слишком горячая, или слишком холодная, встал под тугими струями, задрав голову кверху и стоя так с прикрытыми глазами, в надежде, что текущая вода смоет не только грязь и усталость, но и проблемы. А проблем хватает…
Рука изрядное ноет и дёргает, даже если её не тревожить, а стоить только забыться и пошевелить ей, или, что ещё хуже, попытаться как-то использовать вторую конечность, так, сука, аж до слёз пробивает!
— Мудак чёртов… — зло шепчу одними губами, вспоминая фельдшера. Рану он мне почистил добротно, этого не отнять, но и расковырял её без нужды так, что заживать будет существенно дольше, и болит, зараза, прямо сейчас… вот на хера?!
Целлофановый пакет, одетый на руку и скреплёнными на запястье и у локтя двумя чёрными резинками, шуршит под струями воды, и этот звук, царапающий мой музыкальный слух, донельзя раздражает. Бесит!
Какого-то чёрта полезло в голову давнишнее, забывшееся было воспоминание о моём первом походе в поселковую баню, и сколько там было нестарых ещё мужиков с плохо оформленными культями и ранами, не заживающими толком, гноящимися с самой войны. Медицина, она в Союзе как бы есть…
Не без труда выкинув из головы излишне анатомические, гноящиеся воспоминания,
намылился, изворачиваясь временами самым странным образом и шипя то просто, то матерно. Оно и так-то одной рукой непросто, а когда вторая разодрана, расковыряна и зашита, а мышцы на пострадавшем предплечье то и дело непроизвольно напрягаются, то иногда такое ой…А ещё, чёрт подери, жопа! Это разом и место, которое болит, и определение ситуации в целом!
В общем, помылся с таким трудом, что кажется, аж вспотел, пока мылся… Даже пару раз закрадывались предательские мысли, что надо было принять помощь отца с помывкой.
— Концерт, походу, отменяется, — констатирую я, осторожно вытираясь, и то и дело морщась болезненно. За каким-то чёртом, будто и без этого непонятно, ставлю руки в позицию для игры на воображаемой гитаре и шевелю пальцами.
' — Недели две в лучшем случае, — решаю я, пытаясь приткнуть ветеринарный опыт из прошлого ко мне настоящему, — Хотя нет, недели через две рана подживёт достаточно, чтобы почти не мешалась в повседневной жизни, а гитара, да ещё и полноценный концерт… месяц, не меньше'
— С-сука… — вырвалось у меня, — как же всё невовремя! Ах да… мазью жопу натереть ещё…
Открутив колпачок у «Бадяги», выдавил на ладонь и притормозил. Правой рукой в левое полужопие… но ладно, справлюсь! Хотя в другой раз, наверное, не играть в «самость», а маму попросить.
Одевшись, вышел на кухню, к гостям. Они уже в курсе ситуации, успели её переварить и обсудить, а мама — успокоиться, попеняв мне (ну куда ж без этого!), что нужно быть осторожнее, и что репетиции, которые затягиваются до самого вечера, не есть хорошо.
— Селёдки под шубой возьми, — сходу засуетилась мама, — Роза Моисеевна принесла.
— О! — оживаю чуточку напоказ и делая чуть шутовской поклон, — Моё вам гран-мерси!
— Доча делала, — улыбается та с лёгкой иронией.
' — Минутка рекламы' — едко комментирует подсознание, пока я, кивая иногда в такт словам Розы Моисеевны, рекламирующей дочку, накладываю себе «шубу» и усаживаюсь за стол, взяв с блюда гренку из чёрного хлеба, остро пахнущую чесноком.
Гости уже поели и пьют чай, но острый запах никому не мешает, они и сами вкусно пахнут чесноком, копчёностями и рыбой.
— Яичницу сделать? — не унимается мама, — С колбаской!
Взглядом показываю Розе Моисеевне, что я бы ограничился её «шубой», но мамину стряпню, и ещё больше — маму, я люблю больше всех салатов, самой Розы Моисеевны и даже её дочки, умницы и красавицы, дай ей Б-г здоровья и хорошего мужа! Понимающий смешок в ответ…
— Да, спасибо! С одним яйцом, пожалуйста! — это уже маме, и, пока та суетится, принимаюсь за еду, не особо вслушиваясь в поднадоевшие разговоры…
… да и гости тоже — поднадоевшие. Я, честное слово, отношусь к ним с большим уважением, но… чёрт подери, не каждый же день!
Взявшись налаживать социальную жизнь, мама, как мне кажется, несколько перестаралась, и гости у нас бывают иногда в две, а по выходным — и в три смены! Все они требуют внимания… не говоря уж о том, что нужно накрывать на стол и как минимум садиться пить чай, и разумеется, не пустой.