Чужой среди своих 3

Объяснять, кто такие «Они» не надо никому, и в этом — весь СССР! Когда с одной стороны — все как один ходят на демонстрации и гордятся страной, а стоит копнуть…

— Вам страховка будет, — поясняю свою идею, — на всякий разный случай.

— Да, — задумчиво кивнула Лера, — статью о тунеядстве ещё никто не отменял, а споткнуться при случае о какую-нибудь очередную кампанию властей, у нас на раз-два…

— Ну вот, — чувствую немного странное облегчение, — и договорились!

— Музыкант? — покосившись на меня, и особенно выразительно — на футляр с гитарой, поинтересовался водитель автобуса, закрывая створчатые двери. В глазах у него любопытство и чуть-чуть скуки, а ещё — усталости от долгого рабочего дня, потому что, кто бы что ни говорил, но работа водителем общественного транспорта, это совсем не мёд.

— Они нонче все музыканты! — бабка, восседающая на одном из передних сидений, непрошенной, как и подобает кондовой советской бабке, влезла в чужой разговор, — Кого ни спроси — так все эти, как их… твари с наличностью, што ле?

Выдав такой перл, бабка задумалась не на шутку — так, что её чуть не закоротило, и, по счастью, замолкла, не став подбирать другие эпитеты — не менее красочные, как я подозреваю. А может, и не по счастью… такое записывать надо!

Девушка, отхихикавшая в ладошку, судя по всему, полностью согласна со мной.

— Творческие личности? — давя смех, карабкающийся изнутри по тонкой шейке, поинтересовалась она, — Так, наверное? Да, бабушка?

— А… — выдала бабка, задумавшись и не сразу кивнув, не слишком, впрочем, уверенно.

— Вот-вот! — будто набравшись сил, продолжила она, обращаясь к товарке, сидящей на сидении напротив, — Только и могут, что за струны дёргать, да вопить, как кошаки в марте! Вот правильно девонька сказала — личности как есть!

Автобус по вечернему времени полупустой. Чертаново, это не край света, но край Москвы, и ехать вечером хоть сюда, а хоть и отсюда, желающих немного. Во всяком случае, не в то время, когда ещё чуть-чуть, и воздух начнёт сгущаться поздними летними сумерками.

— Так что, — перекрикивая шум двигателя, поинтересовался водитель, пока я кидал мелочь за проезд и вытягивал билетик, — умеешь? Или вон как бабушка сказала — личность? Га-га-га!

— Ну что, личность? — он подмигнул мне в зеркало, тронувшись с места, — сыграешь?

Девушка с тонкой шейкой улыбнулась мне, и… собственно, почему бы и не да?! Достав гитару, пробежался пальцами по струнам — играть я за последнее время научился очень достойно. Собственно, с таким количеством свободного времени и неудивительно…

— А давай эту, — оживился сильно нетрезвый, нестарый ещё мужик, — из кинофильма которая! Где этот… Рыбников и та учителка!

— Весна на Заречной улице, — подавшись вперёд, подсказал старичок в косовортке и стареньком пиджаке, помнящем как бы не времена Революции, — помню, мы тогда со старухой… кхе!

Он замолчал, чуть смутившись и еле заметно улыбаясь беззубо, а я, подхватив его настроение, заиграл, а потом (почему бы и не да?!) и запел.

— … хорошая молодёжь у нас в Союзе, — в спину сказал мне водитель, когда я выходил на своей остановке, — Хорошая!

Улыбка, чуть кривоватая, сама выползла на моё лицо, и, повернувшись, я помахал рукой ему и пассажирам, поехавшим дальше. Хорошая молодёжь, да…

— Да что за чёрт?! — остановившись перед перекопанной дорогой, я сплюнул зло, и, подавив желание закурить, прошёлся вдоль глубокой канавы, широким противотанковым зигзагом прочертившим натоптанную через пустырь дорогу, — Вот тебе и срезал…

Она здесь, как и, наверное, на всех почти стройках СССР, проложена не строителями, а жителями, вопреки всему и вся, потому что дороги, они прокладываются потом… и это «потом» длится порой и пять, и десять лет. Уже и школы построены, и детские садики, и давным-давно работают поликлиники, но счастливые жители нового микрорайона, используя доски, кирпичи и смекалку, годами пробираются по территории, напрочь разбитой тяжёлой строительной техникой.

— Никогда такого не было, и вот опять, — озвучиваю давно уже пущенное в народ, нехорошо думая о родителях доблестных советских строителей, авангарде советского рабочего класса.

Гадать, было это сделано волею большого начальника, или рядовые работяги, получившие в морду возле магазина, разобиделись и решили отомстить всем разом, можно бесконечно. Строительная отрасль СССР одна из самых коррумпированных, и самая, пожалуй, криминальная, концов здесь не найдёшь, так что…

Примерившись глазами, от форсирования рва отказался. Достаточно глубокий, с рыхлыми глинистыми краями, на противоположной стороне заметно осыпавшийся, со следами гусениц. Перелезть несложно, но угваздаюсь как бы не по самые уши! Оно и так-то невелика радость, а когда стирка в ручном режиме, а воду нужно принести, нагреть… в общем, ко многому начинаешь относиться иначе.

— Зар-раза! — ещё раз сплюнув, я прикусил губу, раздумывая над маршрутом.

Вариантов, собственно, два — вернутся назад, и, дав широкого крюка, подойти к бараку почти через час, уже в темноте.

А можно срезать через пустыри и стройки — тоже достаточно популярный маршрут, с выломанными в нужных местах досками и проложенными через канавы мостами. В таком случае можно дойти минут через пятнадцать-двадцать, но при этом вполне реально столкнуться с собаками, охраняющими свою территорию, ну или со строителями, а там как пойдёт.

— От собак отобьюсь, — решил я, сворачивая на короткий путь, — а строителям сейчас там делать нехрен!

Поглядывая то на небо, на глазах выцветающее сумерками, то под ноги, невольно сбиваясь на трусцу, если попадается хороший, более-менее ровный участок, я минут за десять преодолел почти половину пути. Обычно, конечно, быстрее получается, но сегодня всё одно к одному: какая-то скотина сбросила вниз мостки, так что пришлось возвращаться немного назад и обходить это место по другому маршруту.

— А ну… — сделав вид, что нагнулся за камнем, спугнул собачонку, выскочившую сильно вперёд, и та, захлебнувшись лаем, подалась назад, затерявшись среди таких же, рыже-пестрых, облезлых шавок, преследующих меня уже пару сотен метров.

Не боюсь, но опасаюсь… Так-то они мелкие и пуганые, потому как строители — народ резкий, и на слишком громкий гавк, а тем более попытку укусить, может прилететь арматурой по хребту. Но какая-нибудь собачонка, если вовсе не обращать на них никакого внимания, может, ошалев от собственной храбрости, подлететь слишком близко и тяпнуть за щиколотку.

— А ну… — подхватив ком земли, кидаю, стараясь попасть не в саму собаченцию, а рядом, чтобы её, и всех её товарок, окатило, как осколками. Сработало… но, подстраховываясь, метров двадцать пробежал за ними с громким топотом и руганью, время от времени швыряясь чем попало. Отстали… обгавкивают ещё издали, но уже не идут дальше.

Ещё раз глянув на небо, ускорил шаг. Здесь территория более-менее нахоженная, ещё минут пять, и выйду на дорогу, ведущую к бараку.

Пригнувшись, пропускаю над головой торчащую из пачки ржавую арматурину и пробираюсь дальше по сложному лабиринту из арматуры, бетонных блоков, сложенных штабелями досок, куч песка и прочих признаков советской стройки, включая бутылочные осколки, окурки и припорошённое обрывками газет строительское дерьмо разной степени свежести.