Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну?

Майский, выслушав объяснения Кадогана по поводу того, что он собирался в порядке «перестраховки» исключить из коммюнике всякое упоминание об обсуждении политических вопросов, напомнил, что писала английская пресса о значении поездки Хадсона, а также то, что говорили Галифакс, Ванситтарт и сам Хадсон. Кадоган, по словам Майского, несколько смутился, извинился и два раза подчеркнул, что он придает большое значение визиту Хадсона. По мнению Кадогана, разговоры Хадсона в Москве были очень полезны. Кадоган выразил надежду на хорошие результаты, которые должны стать следствием этих разговоров.

Из разговора с Кадоганом Майский сделал вывод, что отношения между Кадоганом и ключевым советником форин офиса Ванситтартом весьма напряженные. Кандидатуру Хадсона на пост главы делегации активно проталкивал именно Ванситтарт. Этим объясняется явное раздражение, высказываемое Кадоганом и по адресу самого Хадсона, и его о разговорах в Москве, и об итогах визита. Кадоган, по словам Майского, «при случае не прочь поставить ему палку в колесо. Отсюда, по-видимому, берет начало инцидент с московским коммюнике»¹⁷⁴.

Откровенно говоря, не совсем понятна природа конфликта вокруг Сообщения ТАСС. Напоминает бурю в стакане воды, устроенную советскими руководителями с тем, чтобы принизить как значение самого визита, так и уровень тех, кто представлял Англию в Москве. Все попытки перевести переговоры в политическую плоскость, пресекались на корню: Хадсон решился хотя бы вскользь коснуться политической ситуации в Европе только в беседе с заместителем Литвинова Потемкиным. Сам же Литвинов и Микоян строго придерживались «торгово-экономической» линии. Тем не менее, в ТАСС ушел текст, в котором была ничего не значащая фраза о том, что «Состоялся равным образом дружественный обмен мнениями по вопросу о международной политике, давший взаимное ознакомление с взглядами правительств обоих государств и выяснение точек соприкосновения между их позициями в деле укрепления мира». Можно сделать осторожное предположение, что с Хадсоном согласовывался иной текст Сообщения ТАСС, в котором этой фразы не было, что и вызвало такой переполох у англичан. Кроме того, вскоре Литвинов скажет, что фраза по поводу разногласий, которую, судя по реакции, англичане не согласовывали и которую увидеть не ожидали, попала в Сообщение ТАСС именно по инициативе руководителей СССР. Стоит также обратить внимание на такую фразу из телеграммы Литвинова Майскому от 27 марта: «Сообщение составлено нами в совершенно не обязывающих выражениях и скорее создает впечатление безрезультатности визита». Фраза весьма красноречивая: она показывает, что советское руководство не меньше англичан стремилось к тому, чтобы в Европе и мире, но в большей степени – в Германии, Италии и Японии, не дай Бог, не подумали о том, что в советско-английских отношениях наметилось хоть какое-то потепление. В телеграмме Сидса Галифаксу от 28 марта указывалось, что Сообщение ТАСС «отражает картину, которую я хотел бы сам видеть в англо-советских отношениях, а именно дружественность и контакты, но никаких обязательств»¹⁷⁵.

И чем, скажите на милость, позиция англичан отличается в лучшую или худшую сторону от позиции руководства Советского Союза? Впрочем, отличие есть: именно англичане, прекрасно осознавая опасность, которая исходит от Германии и Италии, сделали первый робкий шаг в сторону сближения с Советской Россией.

28 марта Литвинов, так и хочется сказать – восторженно – извещал Майского, что никаких политических предложений обе стороны не сделали. Предложения о клиринге, об увеличении закупок потребительских товаров, об учреждении в Москве английского торгового представительства и об увеличении фрахтуемого английского тоннажа, Микоян отклонил. Впрочем, Микоян сказал Хадсону, что при определенных условиях, в частности, если английские банки предоставят долгосрочный кредит, можно было бы закупить некоторое количество пряжи и даже сельди. (Микоян, по сути дела, отмахнулся от английского министра как от назойливой мухи. – Л.П.). Визит никакого эффекта не дал, а при таких визитах отсутствие положительных результатов считается отрицательным результатом. Литвинов сообщил Майскому, что вероятно, в дальнейшем ему и торговому представителю будет поручено вести торговые переговоры¹⁷⁶.

Похоже, в Кремле, спровадив Хадсона, вздохнули с облегчением: они, как и обещали, ничего Англии не предложили ни в экономической, ни в политической сферах, а все, что предлагал Хадсон, с пренебрежением и негодованием отвергли. Сталину не пришлось принимать на себя никаких конкретных обязательств, направленных против Германии и Италии, тем самым давая понять фюреру и дуче, что Москва открыта для диалога с ними.

29 марта Литвинов писал Сурицу, что визит Хадсона результатов не дал. Впрочем, в Кремле никаких результатов и не ожидали. Сама цель визита была не ясна и правительству Англии: «Если имелось в виду сделать жест в нашу сторону самим фактом посылки к нам полуминистра (так в тексте. – Л.П.), то цель, конечно, достигнута. Никаких политических предложений Хадсон не привез, ожидая, что мы сами какие-то предложения сделаем». Нарком в очередной раз радостно сообщал, что в экономических переговорах обе стороны остались на своих позициях. Поэтому Хадсон, чтобы не создалось впечатления неудачи его поездки, говорит всем, что вообще никаких экономических переговоров он в Москве не вел и что они должны начаться в Лондоне, а в Москве были лишь предварительные разговоры¹⁷⁷.

Письмо Литвинова Сурицу – очередной, но, к сожалению, далеко не последний пример недоверия советского руководства к своим будущим союзникам, пример пренебрежительного отношения к партнерам по переговорам, пример стремления принизить статус этих переговоров. Иначе как можно оценить характеристику «полуминистр», данную наркомом высокому английскому чиновнику, впервые, Бог знает, за сколько лет, приехавшему в Москву? Это пример нежелания понять того, что после захватов Гитлером Мемеля и Чехословакии мир изменился, а вместе с этим к руководителям Англии и Франции пришло понимание, что без участия Советского Союза войну в Европе не остановить, и что без Советского Союза Гитлер и Муссолини сожрут все европейские демократии или по одиночке, или оптом. Это пример нежелания вырваться из опутавших Сталина и его компанию догм, сулящих неизбежность войны между капитализмом и социализмом, что у Советского Союза единственный союзник – Красная Армия и Красный Венный Флот.

29 марта Чемберлен заявил видному лейбористу Артуру Гринвуду, что он полностью удовлетворен результатами миссии Хадсона¹⁷⁸.

Так была упущена возможность хотя бы начать процесс улучшения взаимоотношений с Англией, процесс, который мог бы привести к созданию единого блока миролюбивых государств против агрессии, а это, в свою очередь, могло бы исключить большую войну в Европе. По сути дела, именно Советское правительство проводило политику, которая препятствовала созданию такого блока, в чем потом будут обвинены правительства Англии, Франции, Польши и других стран, именно Кремль затягивая время, позволяя фашистским государствам укрепиться, способствовал тому, что Гитлер и Муссолини окончательно распоясались, что и привело, в конечном итоге, к развязыванию Второй мировой войны. Но и в этом, помимо, безусловно, виновных Германии и Италии, Советское правительство, а вслед за ним отечественные историки и пропагандисты обвинят правительства Англии и Франции, которые, конечно же, не безгрешны, и наделали массу ошибок. Однако природа этих ошибок была не в том, чтобы толкнуть мир к войне, а, наоборот, чтобы эту войну общими усилиями миролюбивых государств предотвратить.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1939 ГОД. МАРТ. ОКОНЧАНИЕ

Необходимость подробного описания поездки Хадсона в Москву, и непонятной возни, которая началась вокруг самого визита и его итогов, вынудили меня несколько отступить от хронологии событий.

25 марта Литвинов принял посла Польши Вацлава Гжибовского по его просьбе. Посол был весьма озабочен тем, что Кремль в качестве условия подписания декларации выдвинул обязательное участие Польши. Нарком ответил, что Советское правительство условий не выдвигало, однако получило предложение о подписании декларации от имени четырех государств, включая Польшу, и согласилось подписать четырехстороннюю декларацию. У Кремля никто не спрашивал, подпишет ли он декларацию, если ее не подпишет Польша, поэтому никому из советских руководителей на этот незаданный вопрос отвечать не приходилось. Тем не менее, нарком сказал послу, что Москва придает большое значение участию Польши, и спросил, есть ли ответ от его правительства. (Всего три дня назад Литвинов писал Сурицу, что без Польши СССР декларацию не подпишет. – Л.П.).

Гжибовский ответил, что Варшава пребывает в замешательстве, испытывая серьезные трудности при принятии решения. Польша отдает себе ясный отчет в том, что предложение Англии является первым шагом по пути новой английской политики, и что неудача с декларацией будет использована некоторыми английскими политиками и военными чинами, чтобы снова вернуть Англию на мюнхенскую линию. С другой стороны, подписание декларации оттолкнет Польшу от Германии, с которой она имеет три границы: с прусским анклавом – на севере, с собственно Германией – на западе, и с протекторатом Богемия и Моравия – на юге, что, по сути, является одной границей. Если англичане дальше подписания декларации не пойдут, то Польша останется с глазу на глаз с Германией. Гжибовский не вспомнил то обстоятельство, что предложение английского правительства идет вразрез с линией, проводимой Беком на устранение Советского Союза от участия во всех международных делах¹⁷⁹.

В тот же день французский посол в Лондоне Шарль Корбен направил Бонне телеграмму, в которой рассказал о беседе посла Польши в Великобритании Эдварда Рачиньского с Галифаксом. Темой беседы стало обсуждение позиции Польши по вопросу, поставленному британским кабинетом. Рачиньский не скрывал, какое сильное воздействие на польское общественное мнение оказал прямой захват рейхом Богемии, а еще больше – косвенный захват Словакии. Установив опеку над этой страной, немцы располагают базами для военно-воздушных сил, расположенными на расстоянии чуть менее 70 миль от польской границы. Однако вызванная последними событиями обеспокоенность, похоже, не изменила намерений польского правительства соблюдать видимость нейтралитета: Рачиньский категорически настаивал на невозможности для Польши подписать политическое соглашение, одной из сторон которого был бы СССР.

Со своей стороны Галифакс повторил, что ему остается только пожелать, чтобы Польше удалось заключить удовлетворительный договор с Германией по вопросу о «коридоре» и о Данциге. После этой беседы в форин офисе сформировалось весьма стойкое впечатление, что на присоединение Польши к декларации четырех стран рассчитывает не приходится. Кадоган сказал Корбену, что «во время уик-энда состоятся консультации членов английского кабинета с целью выработки плана действий». Корбен указывал, что по его представлению до настоящего времени Варшава не получила ни одной надежной гарантии о возможной помощи со стороны Англии в случае германской агрессии. Корбен обращал внимание Бонне, что именно этот момент необходимо прояснить, прежде чем правительство Франции свяжет себя конкретными обязательствами и процедурой. Галифакс уже имеет свое мнение на этот счет и Чемберлен, по-видимому, расположен следовать его примеру. Но некоторые их коллеги колеблются принять решение, которое бы значительно расширило действие нынешних обязательств Англии и могло бы вызвать неблагоприятную реакцию в определенных слоях общественности, а также в некоторых доминионах¹⁸⁰.