Чужой

– Не будем больше говорить об этом! – ответила Элизабет с улыбкой. – Я, вероятно, сделала скоропалительные выводы и была не слишком гостеприимна. Мы здесь все такие в Нормандии! Итак, приветствую вас в Тринадцати Ветрах! А теперь вам надо побыстрее переодеться, прошу вас. Вы насквозь промокли, будет очень досадно, если вы заболеете.

Лорна отправилась переодеваться, а Гийом, краем глаза наблюдавший всю сцену, подошел к дочери и обнял ее.

– Браво! Все прекрасно, я горжусь тобой, хотя прекрасно знаю, почему тебя расстроит ее возможная болезнь. Ну как пожелаешь доброго пути едва дышащей больной, не так ли?

Элизабет покраснела, потом довольно рассмеялась, ударив отца по руке.

– Папа, вы невыносимы с вашей манерой всюду искать недомолвки!

– Разве я не прав?

– Конечно, прав! Но не всякую правду можно сказать вслух. А теперь серьезно: как вы думаете, надолго она к нам?

– На самом деле она тебе не нравится?

– Сожалею, но это так! Вы знаете, что для меня значит первое впечатление, а вчера она была отвратительна! Надеюсь, я не обидела вас, – добавила она, смутившись.

– Конечно, нет. Я тоже хочу, чтобы Лорна побыстрее уехала. Но боюсь, нам придется набраться терпения. Она хочет, чтобы я показал ей дом ее матери возле Порт-Байя.

– А разве отныне этот дом принадлежит не Артуру?

– Артуру... но Лорна хочет его осмотреть. Нечто вроде паломничества. Понимаешь, я не могу ей отказать...

– Когда вы думаете поехать туда?

– После первого января. Месье Ньель собирается домой числа десятого или пятнадцатого. Было бы лучше, если бы они поехали вместе.– Замечательная мысль.

После честного, прямого разговора с отцом Элизабет почувствовала себя увереннее. Отец разделял ее антипатию и предубежденность, значит, все к лучшему, но, увы, радость девушки была недолгой.

На следующий день выпал снег, и обитатели Тринадцати Ветров оказались отрезанными от внешнего мира. Коварный страх, который Элизабет почувствовала по приезде кузины, вновь понемногу завладел ее душой. Великолепно, по последней моде одетая в черный бархат, белоснежный муслин и такие же белоснежные кружева или в очаровательный переливающийся светло-серый атлас, Лорна, казалось, цвела в их замкнутом мирке.

Она при первой же возможности оказывалась рядом с Гийомом, проводила с ним долгие часы в библиотеке, тот показывал гостье редкие книги, которые доставал ему один парижский книготорговец, читал ей вслух, прерываясь время от времени, чтобы набить трубку или сходить на кухню за чашечкой кофе или за горячим сидром. Лорна вела себя как почтительная племянница, не более того, но, присвоив себе ничтожные привилегии Элизабет, разжигала в ее сердце готовый вырваться наружу гнев. Случалось, Лорна пела, подыгрывая себе на арфе: у нее был богатый модуляциями, теплый голос, одна из ее привлекательных черт, и Гийому явно нравилось слушать племянницу.

Гостья была неизменно любезна и приветлива с Элизабет, несмотря на растущее взаимное напряжение. Она охотно шутила с мальчиками, играла с ними в шахматы и в трик-трак, а однажды даже в снежки, возвратись после этого боя такой же мокрой, как ее партнер Джереми Брент, и как никогда счастливой.

В молодом учителе вновь вспыхнула былая страсть, которую он надеялся заглушить, переехав на другую сторону Ла-Манша. Лорна держалась с ним дружески, порой мило поддразнивала, и несчастный медленно, но верно снова оказался в плену у сирены, вздрагивая от радости всякий раз, когда она останавливала на нем убаюкивающий взгляд золотисто-зеленых глаз.

Брент потихоньку привык к тому, что Лорна где-то близко, украдкой ловил аромат ее духов, она внесла в его аскетичную жизнь некий соблазн и неожиданную нежность, воспоминания о прошлом сочетались с новой, почти экзотической реальностью. Не отдавая себе отчета, он с удовольствием вдыхал ее нарождающуюся женственность и утонченность, светлое воспоминание о Мари-Дус.

Кроме Элизабет, только Потантен, мадам Белек и Франсуа Ньель не поддались чарам английской гостьи. Первые двое потому, что все еще находились под впечатлением загадочного приключения, случившегося в рождественский вечер, а также потому, что благодаря возрасту и опыту, как открытую книгу, читали игру «прекрасной дамы» и относились к ней с недоверием и презрением. Канадца же настолько очаровала Роза, что он выходил из себя от ярости, будучи из-за непогоды прикованным к Тринадцати Ветрам, в то время как его буквально сжигало желание бежать в Варанвиль и любоваться его хозяйкой в домашней обстановке. Он не принимал участия в интеллектуальных беседах Гийома и Лорны, а проводил все время на кухне у Клеманс, выпытывая у той все, что возможно, о своей любимой. Он сидел там часами, положив ноги на подставку для дров и покуривая трубку, пил теплое вино и грыз сухарики, и если не говорил о Розе, то вспоминал прекрасный Квебек, которым невероятно гордился. Мысленно он уже решал вопрос: если ему удастся тронуть сердце прекрасной вдовы и заполучить ее руку, согласится ли она поехать с ним, покинуть свой дом, страну, к которым – все в один голос это утверждали – была глубоко привязана? Впрочем, замечательный человек – Франсуа Ньель – сомневался, что способен очаровать мадам де Варанвиль и что чаша весов может склониться на его сторону. Понимал он также и то, что не сможет жить в Котантене, ему здесь просто нечего делать.

Ясно одно: ему потребуется много терпения и изобретательности. Может, часть времени проводить здесь, часть – там? Мысли роились в голове, но это хоть как-то помогало скрашивать время.

Первого января 1803 года с моря наконец задул теплый ветер, и весь Котантен начал таять, сначала по капельке, затем целые комья снега с глухим звуком стали падать с ветвей деревьев и крыш домов. Франсуа потирал руки; наконец появился шанс отправиться к мадам де Варанвиль и почтительно испросить позволения поцеловать ее под омелой. Мысль эта приводила канадца в священный трепет...

С самого утра на улице со всех сторон доносились детские голоса: ребятишки из Ла Пернеля и Ридовиля ходили из дома в дом, поздравляя хозяев с Новым годом и надеясь в ответ получить какую-нибудь безделушку или кусочек пирога. Они во все горло распевали песни, и те, кто искал благословения Небес, должны были их благодарить.

Не обошли дети своим вниманием и Тринадцать Ветров, которые наряду с Урвилем и Эскарбосвилем были самыми большими поместьями в округе. Клеманс Белек, зная, чего от нее ждут, накануне целый день готовила галеты, крекеры, пироги, груши в слоеном тесте – любимое лакомство детворы. Из свежих сливок и сахара она наварила карамели с добавлением кофе и толченых орешков, ребятишки прибежали бы за этими конфетками, даже если пришлось бы вручную проделывать проходы в снегу к кухне, где царила Клеманс. Гийом раздавал им мелкие монетки, и в вестибюле, где с люстры свисала украшенная лентой веточка омелы, слышалось традиционное: «С Новым годом!», «Доброго здоровья!»

Существовала еще одна новогодняя традиция: Тремэны все вместе отправлялись к тете Розе пожелать ей всего самого наилучшего. В одиннадцать слегка завтракали и ехали в Варанвиль, где их уже ждал солидный обед. Возвращались обычно в сумерках, но не очень поздно, оставляли время, чтобы заехать в стоящие по пути дома и пожелать их хозяевам счастливого Нового года.

В это утро, когда мальчики ушли переодеваться, Элизабет подбежала к направляющемуся в конюшню отцу.

– Как мы поступим сегодня? – спросила девушка. Гийом удивленно посмотрел на дочь:

– О чем ты, душа моя?

– Я... о поездке в Варанвиль... Мы что, всем стадом поедем к тете Розе, Александру и девочкам?

– Стадом? – Гийом вопросительно поднял брови. – Кого ты имеешь в виду? Уж не Артура ли?

– Вы прекрасно знаете, что не его: он мой брат, и его место среди нас.

– Ладно. Тогда уж не добряку ли Франсуа ты хочешь отказать в радости, которой он дожидается целую неделю: высказать свое глубокое уважение нашей очаровательной Розе?