Чтение онлайн

ЖАНРЫ

ЧВШ – Частная Военная Школа. Первый курс.
Шрифт:

Примерно вот так всё и было.

Больше недели мы жили как в раю: ели от пуза, купались в озере, расположенном совсем рядом, под горкой, гоняли мяч на стадиончике. Присматривал за нами или Виктор Робертович, или старшекурсник Денис, или старшина Громозека. Особенно нас не прессовали, только когда уж слишком расходились. Постепенно ещё пацаны прибывали, пока не стало нас ровно двадцать. Специнтернатовской формой, кроме нас с Мочкой, выделялось ещё несколько человек, остальные – кто откуда, большинство интернатские, но были и домашние, правда, тоже сироты, от бабушек-дедушек приехавшие.

А потом в Школу начали возвращаться старшекурсники. Приезжали они постепенно, не в один день, на минивэнах и походили

просто на компашки туристов-студентов, собирающихся где-то на спортивной базе. Ничего в них не выдавало принадлежность к какой-либо военной организации. Они выгружали разноцветные туристические рюкзаки, одеты были как попало, причёски носили самые разные, у некоторых волосы или пряди покрашены в популярный тогда зелёный. Лето в Школе было периодом походов и различных полевых занятий, но об этом я расскажу в своё время. В общем, никакого камуфляжа на них не было, никаких армейских заморочек. Но мне почему-то вдруг показалось, что это на самом деле и есть их камуфляж. Понимаете меня? Они хорошо маскировались под нормальных людей, но нормальными они не были. Не могу точно объяснить это своё впечатление. Взгляды у них были другие, манера держаться, уверенность. Особенно у четвёртого курса. Когда я в своей специнтернатовской робе попался им на глаза, как раз, когда они только приехали и с рюкзаками шли к себе, они жили в другом корпусе, то мне мучительно захотелось срочно стать кем-то другим или хотя бы просто исчезнуть отсюда. А я, знаете ли, в то время был очень высокого о себе мнения. Но вот нашла коса на камень. Со мной такое, наверное, впервые случилось.

Как они к нам относились? Практически никак. Ну, то есть впервые нас видя, они смотрели внимательно, некоторые улыбались, между собой что-то друг другу говорили, но затем просто переставали обращать на нас внимание. Будто нас вообще нет или мы были невидимыми.

Теперь, конечно, жизнь у нас стала не такой вольготной. Мы уже поневоле держались кучками, стеснялись и держались на отшибе. А старшекурсники, наоборот, наслаждались жизнью: теперь они гоняли мяч, занимали лучшие места на озере, громко смеялись и перекрикивались. У них тоже, видимо, продолжались каникулы. Хорошо ещё, что было их немного, на каждом курсе примерно столько же, сколько и нас.

Некоторые из старшекурсников после приезда переоделись в красивые тёмно-серые спортивные костюмы с маленьким белым трилистником. В таких же ходили Денис и Виктор Робертович. Я тоже такой хотел. Очень он мне нравился. Неужели, думал, и нам такие дадут? Так мне осточертела уже моя специнтернатовская роба и сиротские трусы, в которых купался, сил не было. Я уже несколько раз пытался с кем-нибудь из наших поменяться. Но дураков не завезли. И ещё кроссовки у старшекурсников были красивые. Чёрные, тоже с трилистником. Очень мне нравились.

Был один случай нашего с ними общения, заставивший нас ещё внимательнее к старшекурсникам присматриваться – Мочка как-то не выдержал и быканул на одного парнишку довольно неубедительного телосложения, даже непонятно с какого курса. Парнишка был один, а мы стояли группой. Мочка подошёл к нему, наехал, давить начал морально, всё как положено, но пацан этот прямо на середине Мочкиной фразы что-то такое быстрое сделал, после чего Мочка оказался вдруг лежащим на травке. Но, как я уже говорил, он был умным и больше не полез, отлежался, встал, отряхнулся и пошёл думать.

А потом и нам выдали такие же спортивные костюмы и не только. Для меня это был очень запоминающийся момент, будто что-то перещёлкнувший во мне. Причём, момент одновременно приятный и не совсем. Одежду мы получали на складе у Громозеки. Костюмы были новёхонькие, в коробках, новыми они выглядели чрезвычайно богато. И кроссовки дали. И ещё камуфляжные брюки и куртки. Тоже новые. Но только это всё тоже было какое-то иностранное, песочной расцветки и выглядело нереально круто. Я как бы не очень всегда ко всяким армейским прибамбасам относился, но тут было другое дело. Всем всё оказалось великовато, но не так чтобы до смешного. Вообще, это было понятно, мы как раз бурно росли и, по идее, всё это через полгода наоборот маловато должно стать, как тут

точно рассчитаешь? Если б я был директором, подумалось мне тогда, то выдал бы пока старую одежду, из которой старшекурсники выросли, так же гораздо будет практичнее? Но почему-то выдали именно новую. Не пожалели на сирот денег. В этом чувствовался смысл. Но я не успел сильно о нём подумать – мои кроссовки меня просто убивали. Я и не подозревал, что обувь может быть настолько удобной. Честно признаюсь – я их даже на ночь тогда не снял. Не смог себя заставить.

Но потом, когда мы все толпились в холле, уже переодетые, щупали друг друга и нервно шутили, мне внезапно стало невыносимо грустно – все вдруг так изменились, будто враз какими-то другими стали. Видимо, я уже успел привыкнуть к этой нашей разношёрстности. Или, может, ещё почему-то.

А на следующий день к нам приехал Константин Михайлович. Его Сиятельство.

Чирков

Константин Михайлович Чирков напоминал небольшой гоночный автомобиль, способный почти моментально разогнаться до сотки, и потому ему трудновато сдерживать свою мощь в стандартном скучном дорожном трафике, в котором обычно приходится ездить. Потому и нарушал правила. Но только там, где мог себе это позволить. Правда, позволить себе он мог многое.

Но не надо представлять такого дёрганого недомерка, упивающегося своим величием. Чирков никогда не актёрствовал и не суетился. Просто энергии в нём было действительно многовато.

Такое вот лирическое отступление. Это чтобы вы сразу представили степень обаяния подобного человека, когда он входит в личный контакт с интернатским заморышем 14 лет.

Но вот, кстати, по поводу заморышей – я не знаю, по каким критериям происходил отбор, но пацаны у нас все были хоть и разнокалиберные по внешнему виду, но, что называется, с характером. В каждом чувствовалась какая-то перчинка, назовём это так, притом, что темпераменты довольно сильно различались. Во мне, очевидно, тоже какая-то есть, раз с ними вместе оказался, но со своей я ещё до сих пор толком не разобрался, не понял её.

Виктор Робертович или Робот, как мы его уже называли между собой (это была вовсе не производная от отчества, как вы подумали, а, скорее, характеристика, за выверенность и точность движений и слов, некоторую даже их механистичность) ещё вчера рассадил нас в нашей базовой классной комнате по партам и сказал, что теперь мы всегда должны будем сидеть только так. Я тогда не знал, каким принципом он руководствовался. Мне в этой рассадке сильно не повезло – я оказался в среднем ряду на передней парте вместе с тихоней по фамилии Грачёв. То есть, прямо перед преподавательским столом. И уже сразу порядком натерпелся – Робот сидел передо мной и скучным тоном читал нам лекцию о том, как мы должны вести себя в расположении курса. Про мусор, постели, туалеты, уборку и всё такое же скучно-бытовое. Мы тогда были уже в новой форме, слегка пришибленные и потому слушали довольно внимательно.

И вот на следующий день он завёл нас в класс, снова закрутил ту же самую шарманку. И тут дверь распахнулась и в комнату стремительно зашёл невысокий представительный мужик с седой головой и вслед за ним тот, кто меня выбрал и привёз сюда.

Виктор Робертович поднялся и рявкнул зычным голосом:

– Курс, встать!

Он с нами так ещё не разговаривал. Мы поспешно поднялись и застыли возле парт.

Седой за руку поздоровался с Роботом и повернулся, с любопытством и не спеша нас разглядывая.

– Всем привет, – сказал наконец. – Добро пожаловать в Семью… Меня зовут Константин Михайлович Чирков. Я начальник этой Школы.

Затем он пошёл по классу, здороваясь с каждым из нас за руку, представляясь по имени-отчеству и удерживая руку, пока не представится тот, с кем он здоровается. Естественно, что его имя-отчество уже скоро намертво засело в ушах. Когда дошла очередь до меня, я тоже представился и испытал на себе ту самую степень обаяния, о которой писал выше. Чирков был мощный. Рука у него оказалась сухая и твёрдая, я тут же застеснялся своей вспотевшей жалкой ладошки. Не знаю, почему она вспотела. Говорил же, что впечатлительный. Но Чирков не подал виду и не спалил меня.

Поделиться с друзьями: