ЧВШ – Частная Военная Школа. Первый курс.

– А почему это?!.. – начал возмущаться кто-то.

– Потому что!.. Виктор Робертович, возьмите-ка этого крикуна на заметку… Всё.

Чирков поднялся из-за стола.

– Курс! Встать! – рявкнул Робот.

Константин Михайлович величественно кивнул нам и вышел из класса.

– Садитесь.

Виктор Робертович тоже сел. ЕП сходил за свободным стулом в конец класса и пристроился за стол рядом с ним.

У них уже всё оказалось решено. Виктор Робертович вёл пальцем по журналу, называл фамилию и говорил, к какой пятёрке кто причислен. Пятёрки называл пока просто по номерам. Оказалось, что рассадили нас с умыслом – все члены пятёрки оказались поблизости. Как я ни надеялся, но всё равно оказался с Мочкой в одном звене. Вместе с нами были: Грачёв-Грач, тихоня, приехавший от бабушки, интернатовец Киселёв-Кисель, серьёзный и вдумчивый парень, специнтернатовец Старцев-Старый, миловидный смешливый парень с неистребимым ярким румянцем на щеках, даже непонятно за что сумевший угодить в специнтернат, он уклонялся от расспросов. Ну и мы с Мочкой.

Нам сразу же предложили выбрать названия. Но наш творческий потенциал оказался невелик. Все тут же загалдели, заспорили.

– Давайте помогу, – наконец сказал ЕП.

Подошёл к доске, взял мел.

– Зафиксируем более-менее подходящие названия, а потом уже выберем. Итак?.. Кто?.. Ну хорошо, я начну.

"Астра" крупно написал он.

– Подойдёт?

– Нормальное. Пойдёт. А кому оно? – послышались голоса.

– Погодите пока. Давайте ещё варианты. Ну?

– Ландыши. Незабудки. Цветик-семицветик. Тюльпаны. Розы. Слёзы. Мимозы. Лютики. Колокольчики. Васильки.

ЕП записывал с невозмутимым видом.

– Ещё, – сказал он, когда волна вдохновения иссякла.

– Гортензии, – сказал Киселёв и покраснел.

– Ромашки. Одуванчики. Мимозы. Были уже. Крапива. Фиалки. Анютины глазки. Фикус.

– Гладиолусы, – сказал Кисель и снова покраснел.

– Виктор Робертович, есть у вас варианты?

– Хризантемы, – ответил тот подумав.

– А ещё эти – лилии! Гвоздики. Маргаритки.

– Хорошо. Теперь по алфавиту. Что у нас ещё на букву "А"?.. На букву "Б"?..

Когда мы перебрали весь алфавит, доска уже была плотно исписана. Какое интересное, оказывается, занятие, подумал я. На доске красовалось и несколько моих вариантов.

– Теперь, – сказал ЕП, – Давайте выберем фаворитов. Пока голоса считать не будем, побеждает только явное большинство. Поднимаем руки.

Он взял тряпку, начал читать с доски и стирать те, за которые было немного голосов.

Осталось названий пятнадцать.

– Теперь из фаворитов выберем четыре.

Тут уже поднятые руки стали считать и в итоге на доске действительно осталось четыре названия.

– А теперь, чтобы не было разногласий, прибегнем к случайному выбору. Виктор Робертович, отвернитесь, пожалуйста… Это название какой пятёрке?

В итоге остались: Астра, Тюльпан, Фиалка, Гладиолус.

Мы стали "Фиалками".

– Ну вот, – сказал ЕП, отряхивая руки. – У нас была довольно странная нестандартная задача, которую тем не менее требовалось решить. Причём довольно быстро и не перессориться при этом. Это был пример того, как можно решать подобные задачи… Раскладываем на этапы. Набрасываем варианты. Откидываем самые неподходящие. Выбираем из подходящих самые подходящие. Делаем выбор очевидным. Поняли меня? Теперь скажите, смогли бы вы эту задачу решить сами, без нас?

– Да. Да. Смогли бы. Вообще легко.

– Посмотрим, – сказал ЕП.

С нежностью вспоминаю тот первый наш с ним урок. Хоть и утверждал, что не сентиментален, но соврал, выходит. Цветочки эти. Весело было. И хоть у меня тогда, после его объяснения, мелькнула не очень приятная мысль, что меня самого выбирали точно так же, но я её быстро затушил. А что такого? Если выбирать действительно нужно?

После обеда состоялась торжественная часть. Вся Школа построилась возле столовой в каре. Чирков произнёс речь о вступлении в Семью новых членов. А затем старшекурсники, все эти дни практически не обращавшие на нас внимания, подходили, с улыбками здоровались с каждым из нас за руку и представлялись. И что-то во мне тогда шевельнулось. Мне вдруг действительно показалось, что вокруг меня друзья. Я ведь тогда ещё не знал, что у Воина не может быть друзей.

Начало

Началась учёба. В 6.30 тренькал звонок. Мы выскакивали из комнат, делали свои туалетные дела, строились в коридоре по звеньям и вслед за Виктором Робертовичем спускались к выходу. Затем бежали вниз к озеру и наматывали вокруг него круги. Форма одежды для зарядки была простейшей – чёрные шорты-плавки с беленьким трилистником и кроссовки. Плавки – потому что после бега мы залезали в озеро, барахтались в нём кто как умеет и бежали обратно в гору к себе на этаж. Не все из нас умели плавать, но Виктор Робертович не обращал на это внимание, он сразу сказал, что учить правильно плавать нас будут когда-то потом, не уточнял когда, пока что все должны были просто заходить в воду минимум по шею и обязательно намочить голову. Сам он бегал вместе с нами, и в озеро тоже лез с нами, молниеносно доплывая до середины и также быстро возвращаясь, тут его длинные руки приходились в самый раз.

Никто по утрам не тормозил, не филонил и не ныл. Потому что Робот начал нас уже наказывать. А наказывал он просто – говорил скучным голосом: "Грачёв – минус 50. Мишин – минус 20. Ипполитов – минус 100". В таком вот духе. Балансы наши поползли вниз, а поднимать их оказалось совсем непросто. С меня за первую неделю он минуснул почти семьсот очков, и хоть я и пытался убедить себя, что всё это какая-то ерунда, какие-то непонятные деньги неизвестно где, но внутри каждый раз ёкало. И дело было не в деньгах, конечно. Хотя семьсот долларов – вообще-то не шутка, раньше и не видел столько зараз. Внутри меня включился какой-то непонятный механизм. Тем более что я наблюдал, как сосредоточенно вместе с нами наматывают круги старшекурсники, только кругов у них было больше, а что они делали в озере – оставалось неизвестным, мы уже убегали к этому моменту. Бегали они одни, кстати, без взрослых. И видно же, что ради себя стараются, что им самим интересно стараться.

В эту последнюю горку мы вообще подыхали. А Робот ничего, бодро забегал первым. Потом умывались, заправляли постели, снова строились, и он вёл нас на завтрак. Жил он тут же с нами, в одной из комнат.

Половина моих штрафов была из-за недостаточной аккуратности. Виктор Робертович в самом начале показал нам образец того, как должна выглядеть комната перед отправкой на завтрак: как заправлена постель, как висит одежда и прочее, и теперь требовал, чтобы всё было точно по этому образцу. Меня это особенно сильно напрягало. Мочке из-за меня тоже пару раз прилетело, состоялся у нас с ним тогда разговор. Ну, в общем, я и сам понимал, что косячу. Но я правда честно старался, просто очень у меня к этому душа не лежала. К порядку. Зато теперь у меня с ним даже некоторый перебор, возможно, получается. Научили меня упорядочивать действительность. Вот и сейчас, по сути, сижу, воспоминания свои утрамбовываю и аккуратненько стопочкой выкладываю. Смешно.

Самое главное – мне ведь действительно интересно стало здесь жить. Я ведь всегда, в общем-то, не от трудностей бегал, а от скуки. Не переносил её. На улице-то жить потруднее было, чем в любом интернате. Хотя вы думаете, наверное, что я просто за удовольствиями бегал? Побухать, поторчать? Не. Всё было, конечно, но у меня такая натура, что мне и это быстро надоедало. Тупняк же. Я пытался объяснять пацанам. Может, если б меня чем-то серьёзным зацепило, хмурым, например, то и залип бы, не знаю. Но как-то уберегло тогда от этого соблазна. Повезло.

Учились мы, на самом деле, всё время. Только учёба эта была совершенно другой, не такой, как в интернатах, на которой просто время отбываешь, потому что понимаешь – чушь какую-то городят бесполезную. А если что интересное и мелькнёт, то сразу же вокруг этого столько всего наплетут, что тоска берёт. Так я всегда чувствовал. А здесь – совсем не так оказалось.

После завтрака у нас проходил урок с ЕП. Урок был вроде бы длинный, на полтора часа, но пролетал всегда незаметно. Затем, после урока, мы с ним вместе шли в столовую и там пили какао с булочками, обычно продолжая и по дороге в столовую и в столовой обсуждать что-то, о чём говорили на уроке. Такие уж вопросы интересные он подкидывал. Как же это было приятно – прихлёбывать какао и чувствовать, что только что совершил какое-то прикольное открытие (я тогда этим определением многое обозначал), и как оно вместе с булочкой устраивается там у меня внутри. Хотя иногда у меня и протест вместо этого внутри устраивался, а иногда я просто понять не мог, о чём он. Но всё равно слушал его внимательно. Такой уж это человек.