Цикл бесед Джидду Кришнамурти с профессором Аланом Андерсоном. Сан Диего, Калифорния, 1974 год

А. Видение тогда не запланировано (не по расписанию). Да, конечно, конечно. Я только что думал, что, полагаю, вы бы сказали, что классическое определение свободы с точки зрения карьеры (движения) знания, было бы в том, что она является свойством или качеством действия. Для общего использования подойдет любое из этих слов: свойство или качество. И в контексте того, что вы говорите, мне пришло в голову, какой это ужас, что человек может прочитать это заявление и не позволить ему раскрыться вам.

К. Точно.

А. Если оно раскрывается вам, то вы оказываетесь напротив его, вы должны быть серьезны. Если бы вы были студентом философии и прочитали бы это, и это начало бы работать в вас, то вы бы сказали: «Я должен позволить этому встать на место, прежде чем продолжу. Возможно, я никогда не закончу университет, это не важно».

К. Это не важно, это верно. И я думал, на западе, как и на востоке вы должны ходить на фабрику или в офис каждый день в вашей жизни. Вставать в восемь часов, в шесть часов, ехать, идти, работать, работать, работать, работать пятьдесят лет, привычка, и быть выброшенными, оскорбленными, поклоняться успеху. Опять повторение. И иногда говорить о боге, если это удобно, и т. д. и т. п. Это чудовищная жизнь. И это то, для чего мы даем образование нашим детям.

А. Это действительно живая смерть. Да, да.

К. И никто не скажет, что, ради бога, давайте посмотрим на все это по-новому. Давайте очистим наши глаза от прошлого и посмотрим на то, что мы делаем, уделим внимание, позаботимся о том, что мы делаем.

А. Теперь вместо этого у нас есть вопрос: что нам с этим делать? Да, именно в этом вопрос. И затем это становится следующей сделанной вещью, которая добавляется к списку.

К. Это продолжение прошлого в измененной форме.

А. И цепь бесконечно связана, связана, связана, связана.

К. Причина становится следствием, а следствие становится причиной. Итак, это очень серьезная вещь, когда мы говорим обо всем этом, так как жизнь становится ужасно серьезной. И только серьезный человек живет. Не те люди, которые ищут развлечений: религиозных или иных.

А. Вчера в классе у меня был интересная возможность понять, что вы говорите. Я пытался помочь студентам увидеть, что классическое понимание четырех причин в действии состоит в том, что они не связаны временем. И я сказал, что когда гончар кладет свои руки на глину, рука касается глины, глина реагирует на это не после того, как рука коснулась ее. И один человек, который был в классе… Он был хорошо образованный человек, профессор, и это затронуло его в том смысле, что это, возможно, не так. И я мог сказать по выражению его лица, что присутствует некоторое мучение. И я сказал: «Хорошо, мой радар говорит, что есть некоторая трудность. В чем дело?» «Но, кажется, есть некоторый временной промежуток». Тогда я попросил его поднять что-то, что лежало на доске. И я сказал: «Дотроньтесь до этого своим пальцем и скажите мне в момент прикосновения, реагирует ли вещь на палец после того, как вы прикоснулись к ней. Сейчас, сделайте это». Однако даже попросить кого-то применить подобный практический тест в отношении информации о четырех причинах и т. д. означает прервать процесс обучения в том виде, как мы его знаем. Так как вы учите студента четырем причинам, и он думает о них, он никогда не выходит и не смотрит на вещи или делает что-то в их отношении. Итак, мы брали разные вещи в классе до тех пор, пока в конце концов, казалось, не стало откровением, то, что классическое учение об этом — которое, конечно же, отрицается современным обществом — соответствует действительности. И я сказал, что это нужно увидеть, наблюдать. Именно это вы имеете в виду.

К. Видение, конечно.

А. Конечно, конечно. Но мы вернулись на шаг назад: почему тот человек и многие другие, последовавшие его примеру, студенты мучились в том месте, где возник вопрос практики? У них было чувство, я полагаю, что они на краю утеса.

К. Точно, точно.

А. То есть, естественно требовалась бдительность. Однако бдительность отметила, что мы на краю утеса, и, следовательно, лучшей вещью было повернуться и бежать назад. Да, да.

К. Сэр, я думаю, вы понимаете, что мы настолько пойманы в словах. Для нас… Слово — это не вещь. Описание — это не описываемое. Для нас описание — это все что имеет значение, так как мы рабы слов.

А. И ритуала.

К. Ритуала и всего остального. Итак, когда вы говорите: «Посмотрите, вещь значит больше, чем слово», и когда они говорят: «Как мне освободиться от слов? Как я буду общаться, если у меня не будет слова?» Вы видите, как они начинают? Их заботит не вещь, а слово.

А. Да.

К. Дверь — это не слово. Итак, когда вы пойманы в словах, слово «дверь» становится необычайно важным, а не сама дверь.

А. И мне на самом деле не нужно сталкиваться с дверью, как я говорю себе, так как у меня есть слово. У меня есть все (смеется).

К. Итак, образование сделало это. Огромная часть этого образования заключается в принятии слов в качестве абстрагирования от факта, от того, что есть. Все философии основаны на этом: теоретизирование, теоретизирование, теоретизирование, как человеку следует жить. И сами философы не живут.

А. Да, я знаю.

К. Вы видите это повсюду.

А. Особенно некоторые философы, кажущиеся мне достаточно странными в этом отношении. Время от времени я спрашиваю своих коллег, если они верят в это, то почему не делают? И они смотрят на меня так, как будто я не в своем уме, как если бы никто серьезно не может задавать этот вопрос.

К. Точно, точно.

А. Но если вы не можете задать этот вопрос, то какой вопрос тогда стоит задавать?

К. Совершенно верно.

А. Я думал о той истории, которую вы рассказали в нашей предыдущей беседе об обезьяне, когда вы говорили об этом. Когда она пожала вам руку, никто не говорил ей, как жать руки.

К. Нет, она протянула ее.

А. Да.

К. И я взял ее.

А. Это не было чем-то таким, чему она научилась посредством словесного общения, это было подходящей вещью в то время.

К. В то время, да.

А. И никто не оценивал подходящесть этого (смеется).

К. Точно.

А. Не является ли это чем-то… Да, я не могу передать, насколько благодарен тому, что могу разделить это с вами. Я видел, где я, в отношении моей деятельности в качестве учителя, должен применить терапию даже к своему языку…

К. Точно, точно.

А. …чтобы я не давал студенту возможности думать, что я просто добавляю к этой бесконечной цепи звено за звеном, за звеном, за звеном. Тогда здесь имеются два вида терапии: терапия относящаяся к словам, которая вытекает естественно. Это не выдумывается, это вытекает естественно, если я правильно вас понял, из терапии внутреннего. Теперь, это напрямую относится, как мы сказали ранее, к медитации. Как вы думаете, готовы ли мы…

К. Я думаю, что это слишком сложно, нам…

А. Я не имею в виду прямо сейчас. Но возможно в одной из следующих бесед.

К. О да, о да, нам все еще нужно обсудить несколько вещей, сэр.

А. Да.

К. Что есть любовь, что есть смерть, что есть медитация, что есть целостное движение жизни. Нам еще много предстоит сделать.

А. О, я очень жду этого. Чудесно. Верно.