Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8"

– Погоди, а как быть с Леоной? – сказал Тофлер оператору-постановщику, который уже быстро направлялся к лестнице.

– Ты про кровать? Перетащите ее туда сами. Уж извините, но второй раз прикасаться к ней я не буду.

Он уже спустился на пару ступенек, когда вдруг застыл на месте и развернулся обратно:

– Эрвин, теперь за нее отвечаешь ты. Я сделал все, что мог. Не думаю, что веревка развяжется, но если она сбежит или случится что-то еще похуже, ответственность ляжет на тебя. И ты, Оливер, тоже присмотри за ней. – С этими словами Уокиншоу пошел вниз по лестнице и исчез из виду.

Тофлер присел на корточки возле Леоны, которая уже прекратила плакать. Сейчас она лежала практически в той же позе, что и Ларри на верхушке декорации, – но, в отличие от него, она была жива и по-настоящему сильно мучилась. С ее-то характером она бы ни за что не позволила так обращаться с собой, если б на нее не навалилась целая толпа.

– Оливер, Сэм, помогите перенести ее на кровать.

Сэм Ходжес и Оливер Баррет присели на корточки возле него. В шесть рук они подхватили Леону снизу и аккуратно приподняли ее. Та застонала – видимо, узлы больно врезались в кожу.

Они медленно опустили ее на кровать лицом вниз. Леона снова заплакала – возможно, из-за боли. Тофлер прикрыл ночной рубашкой ее оголившиеся ноги. Стоя втроем сбоку от кровати, они еще некоторое время смотрели на актрису.

– Эрвин, можно нам вернуться к себе и поспать?

Тофлер поднял голову и увидел мясистое лицо Винсента, который уже собрался спускаться по лестнице. В одной руке у него была аптечка, в другой – стул, который он принес из своей комнаты. Джим Бейнс, Берт Эстин и Адольф Мейер тоже стояли у выхода в ожидании указаний режиссера.

– Зачем вам меня спрашивать?.. Ах да, я ведь все еще главный, – улыбнулся Тофлер. – Конечно, можете идти.

Не успел он это сказать, как все они развернулись и начали друг за другом выходить. Джим и Адольф поддерживали Берта, пока он медленно спускался по лестнице.

– Мистер Тофлер, как нам поступить с телом Кэрол? – удрученно спросил Джойс Изнер.

– Заверни ее в брезент, в котором мы везли сюда Ларри со съемочной площадки, и положи в палатку рядом с Ларри.

Тофлер склонил голову, прислушиваясь к быстрым шагам своих помощников вниз по лестнице. В комнате было шумно – Джон, Джек, Пол и Майкл убирали стулья и лампы, принесенные из других комнат в Красном флигеле. Слушая эти звуки так, словно они не имели к нему никакого отношения, режиссер сидел на стуле у кровати, обхватив голову руками.

Он очнулся, когда кто-то окликнул его по имени. Тофлер уже не знал, сколько времени прошло. Из комнаты исчезли все стулья, кроме того, на котором сидел он сам. Люк, ведущий в преисподнюю, был закрыт – вероятно, это сделал Сэм, который спустился последним. Теперь посреди комнаты стоял только Оливер – он-то и позвал режиссера.

– Эрвин, иди поспи, – тихо сказал он. Его лицо было усталым, из голоса исчезла привычная бодрость.

– Да-да, хорошо. Скоро пойду…

Режиссер еще раз взглянул на связанную Леону. Ни двигаться, ни говорить она не могла и смотрела на Тофлера как зверек, просящий хозяина о милости. Наркотический угар прошел, и теперь он видел перед собой глаза обычной Леоны; из них катились слезы от кошмарного унижения, которому ее только что подвергли.

Внезапно Тофлер подскочил, как на пружинке, и, указывая на нее пальцем, с жаром заговорил:

– Взгляни на нее, Оливер! Как так можно…

Оливер медленно покачал головой, но ничего не ответил. Секунд десять режиссер постоял, а затем сел на край кровати и взял в руки волосы Леоны:

– Как они могли так с тобой поступить! Если б только я мог сейчас что-то сделать…

Он перевел взгляд на Оливера. В глазах художника-постановщика за черной оправой очков блестели слезы.

– Я знаю, что ты понимаешь меня, Оливер. Как же я восхищался талантом Леоны! Не встреть я ее, остался бы простым разнорабочим в Голливуде… Можешь ничего не говорить, не нужны мне банальные слова утешения. Я и сам понимаю, что весь мой талант – это красноречие и умение угождать большим шишкам.

Затем он вновь посмотрел на Леону.

– Я всегда с радостью шел на съемочную площадку, когда мы работали вместе. Но не только потому, что мне нравилось сидеть на стульчике со своим именем и с важным видом кричать «Мотор!». Мне нравилось, как она с улыбкой приветствовала нас, перекидывалась с нами парой шуток… Когда у меня бывало скверное настроение или я сомневался в своих силах, мне было достаточно ее фирменного «положись на меня» – и я сразу начинал верить, что у нас получится отличный фильм. Она всегда меня выручала. Да и многих в Голливуде тоже.

Тофлер вздохнул.

– Но сейчас все настолько серьезно, что я бессилен. Удивительно, правда? Я же главный на площадке! Хотя кое-что я все же предпринял. Ты бы тоже хотела, чтобы я так поступил. Но, боюсь, и это тебя уже не спасет… Скажу тебе одно, Леона. Чем бы все ни закончилось, даже если ты окажешься безумной преступницей, которая пошла по стопам отца, я всегда буду тебе благодарен.

Поворошив волосы Леоны рукой, Тофлер медленно поднялся и направился к Оливеру. Тот без слов развернулся и пошел впереди, играясь с фонариком. Вместе они спустились по лестнице.

– Было у Байрона одно стихотворение… – внезапно сказал Тофлер. – Точные строки уже не помню, но что-то вроде такого:

Конец! Все было только сном. Нет света в будущем моем… Ушли любовь, надежд сиянье… О, если б и воспоминанье! [359]

Режиссер горько улыбнулся:

– Только не заблуждайся на мой счет. Я говорю не о своих чувствах. У меня есть любимая жена и дети.

– А о чьих же?

359

Пер. Вс. Рождественского.

– Леоны, – кратко усмехнулся Тофлер, задумчиво смотря куда-то в сторону.

Глава 18

Леона лежала на животе в мучительной позе и смотрела вперед – просто потому, что больше она никуда взглянуть не могла. Единственное, что она могла сделать, – развернуться на бок и снова улечься на животе. Связанные за спиной руки совершенно онемели. Если ее не развяжут в ближайшее время, то кожа может пораниться.

Действие наркотиков прошло, однако сознание по-прежнему было в тумане. Резко открывая глаза, Леона понимала, что только что смотрела сон, однако что именно ей снилось, вспомнить не могла. Хотя смутно ей казалось, будто он был хорошим.

В который раз она провалилась в беспамятство. Вокруг был пейзаж из камней и песка. По скалистой местности подобно муравьям перемещались толпы людей в ветхозаветных одеждах. Судя по их напуганным лицам, они от чего-то спасались. И вдруг Леона поняла, что она также бежит среди них. К ней развернулся мужчина, показавшийся ей старым добрым знакомым. Резко потянув ее за руку, он поторопил ее и строго-настрого запретил оборачиваться назад.

И тут Леона наконец осознала, что сейчас она сбегает из Содома, который Бог в гневе решил уничтожить. Еще она поняла, что человеком, который поманил ее, был Лот, а сама она была его женой. По преданию, Содом стоял на берегу Мертвого моря, хотя его точное месторасположение уже никому не известно. Леона и Лот шли в первых рядах толпы, поднимавшейся по трудной горной дороге. Солнце жарко светило, по телу струился пот.