Цикл Охранное отделение. Загадка о русском экспрессе
Шрифт:
В ответ на это предложение послышался кокетливый женский смех. Затем там возникла какая-то возбужденная возня с шелестом юбок. Князева громким шепотом стала уговаривать чересчур рьяного кавалера поумерить свой пыл, однако тот не собирался этого делать. Раздался треск рвущейся ткани и следом начала ритмично поскрипывать диванная обивка.
Сергей не мог поверить, что эту богоподобную женщину, которую он, как и многие, считал неуязвимой для грязных мыслей, можно вот так запросто и пошло соблазнить, словно обыкновенную домашнюю прислугу. Еще ему стало неловко, что он подслушивал столь интимную сцену, и Сапогов поспешил в свое купе.
Однако
Глава 28
Сергей нашел доктора выходящим из служебного «электро»-купе, которое было расположено в самой дальней части вагона за салоном. При появлении доктора Сергей успел укрыться в небольшом закутке, отгороженном от коридора шторой. В этой подсобке местные проводники держали разный хозяйственный инвентарь. Крадущейся походкой доктор прошел мимо Сапогова, не заметив его. Когда шаги доктора стихли, Сергей зашел в «электро»-купе и стал искать. Вскоре он держал в руке пропавшие документы.
— Значит, все-таки доктор, — вслух проговорил Сергей и тут же услышал за спиной голос Ирманова.
— Напрасно вы пришли сюда, — сокрушенно произнес пожилой чиновник. — Мне давно следовало понять, что из всех путешествующих в этом вагоне вы самый опасный. Из этого я делаю вывод, что вы не случайно оказались в нашей компании.
— Вы тоже до сих мастерски играли роль, — вернул доктору комплимент Сапогов. — Кажется, пришла пора раскрыть карты? Итак, каково ваше настоящее имя, герр оберст?
Сергей сделал шаг в его сторону, но доктор тут же предупреждающе поднял руку, в которой держал маленькую, плотно запечатанную пробирку.
— Не подходите! Иначе я разобью ее. Тогда нас с вами ожидает вот это.
Доктор расстегнул пуговицу нагрудного кармана френча, извлек из него какую-то фотокарточку и с опаской протянул ее молодому мужчине, стараясь не попасть рукой в борцовский захват. Взглянув на фотографию, Сергей содрогнулся. На ней была запечатлена огромная яма, почти до краев наполненная мертвецами. Жутковатого вида человекоподобные существа в странных глухих балахонах длинными крючьями тащили еще одно мертвое тело к яме. Один из чистильщиков стоял на краю рва с зажженным факелом в руке, еще двое держали наготове автомобильные канистры.
— Эти несчастные — жители одного села в ближнем тылу нашей армии, — пояснил доктор. — Они погибли от неизвестного науке вируса, предположительно легочной чумы. Всего за сутки село, в котором проживали три сотни человек, обезлюдело. Но это только начало.
Доктор признался, что на самом деле он — бактериолог, специалист по эпидемиям и ездил на фронт со своей группой сотрудников для
изучения загадочного вируса.— Нельзя допустить разрастания эпидемии, иначе армия будет побеждена без пушек и пулеметов за считаные дни.
Доктор слегка покачал стеклянной трубочкой перед глазами Сапогова.
— Эта пробирка содержит идеальное оружие массового поражения. Вот только приказать ему, кого следует убивать, а кого щадить, — нельзя. Этому дьяволу все равно, кого жрать.
По словам доктора, он оставил своих сотрудников продолжать исследования, а сам везет в Петербург выделенный штамм инфекции для создания эффективной вакцины. Перепуганное командование, дабы не сеять панику, позаботилось о сохранении цели его визита в тайне. Так же начальство предусмотрело, чтобы ученый, насколько это возможно в преддверии грядущего наступления, быстро добрался до своей университетской лаборатории, и для этого устроило его в салон-вагон командующего.
Однако чья-то злая воля изменила ход событий.
— Несколько часов назад в дверь моего купе постучали, — продолжал доктор. — Но когда я открыл, в коридоре уже никого не было. Однако на ковре лежал сложенный лист бумаги. Это был ультиматум. Некто сообщал мне, что если я до определенного часа не принесу в условленное место нужные ему документы, то по приезду в Петербург он разобьет похищенную у меня пробирку в здании, где находится моя лаборатория. В этом же здании расположена моя квартира. Я бросился проверять саквояж с образцами и обнаружил, что одна из трех пробирок действительно пропала. Ума не приложу, как этот негодяй узнал о моей миссии, ведь кроме командующего фронтом и ближайших к нему офицеров никто не был посвящен в эту тайну. Я испытал шок.
На докторе действительно не было лица, когда он рассказывал о постигшем его ударе.
— Вы должны меня понять, держа руку у сердца, объяснял старик, — ведь речь идет о моей семье и ближайших сотрудниках. Впрочем, если злоумышленник исполнит свое обещание, то выпущенный им из пробирки свирепый джин унесет сотни тысяч жизней. Только представьте, сколько невинных людей пострадает — женщин, детей. По сравнению с этим все кажется мелким, ничтожным. Одним словом, я под благовидным предлогом проник в купе к Ретондову, хотя он долго не хотел меня пускать, и, улучив момент, сделал ему в шею инъекцию сильнейшего снотворного. Он почти сразу отключился, я забрал документы и отнес их сюда. Остальное вам известно.
— Ага! Значит, медицинские препараты у вас с собой все-таки имеются? — поймал Ирманова на слове Сергей.
Доктору ничего не оставалось, как сознаться в этом.
— Да, есть. И даже был морфий.
— А почему вы сказали про морфий «был»?
— Потому что склянка с ним тоже пропала из моего саквояжа. Я обнаружил это после того, как заподозрил, что вас пытались отравить с помощью моего лекарства.
— И скрыли это!
— А что мне было делать! Если бы я признался, то Ретондов с удовольствием выместил бы на мне обиду за то, что я чуть не посадил его под арест по обвинению в убийстве журналиста.
Сергей попросил доктора показать ему письмо. Злоумышленник воспользовался почтовой бумагой из письменного набора, имеющегося в салоне-гостиной. Текст был составлен печатными буквами, причем по форме они очень напоминали те, которыми был написан шутливый фант, из-за которого журналист Медников пустил себе пулю в голову.
— Я умоляю вас вернуть документы на то место, куда я их положил! — Доктор снова прижал руку к сердцу, борода его тряслась, а глаза слезились. — У меня дома доченьки, внуки. Пусть он возьмет эти проклятые бумаги и вернет мне пробирки. А потом уж ловите его.