Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5

— El medico, — сказал Билли. — Donde vive el medico.[517]

Слуга доктора отпер замок, снял засов дверцы, прорезанной в деревянных воротах, и встал за нею, загораживая вход в темный zaguan.[518] Не говоря ни слова, подождал, пока проситель не изложит свое дело. Когда Билли закончил рассказ, он кивнул.

— Bueno, — сказал он. — Pasale.[519]

Отступил в сторону, Билли вошел, и mozo снова запер дверь.

— Espere aqui,[520] — сказал он.

После чего ушел, неслышно ступая по булыжной дорожке, и исчез во мраке.

Билли ждал долго. Из глубины дворика исходил аромат зелени, земли и перегноя. Шумел ветер. О том, что нехорошо беспокоить спящих. За воротами тихонько заржал Ниньо. Наконец в патио появился свет и с ним мосо. Следом шел доктор.

Он был не одет, вышел прямо в ночном халате, одну руку держал в кармане. Небольшого роста и запущенного вида мужичок.

— ?Donde esta su hermano?[521] — сказал он.

— En el ejido de San Diego.[522]

— ?Ycuando ocurrio ese accidente?[523]

— Hace dos dias.[524]

Врач внимательно посмотрел мальчику в глаза, едва ли что-то видя в скудном желтоватом свете.

— Температура высокая?

— Не знаю. Да. Температура есть.

Врач кивнул.

— Bueno,[525] — сказал он.

Слуге велел заводить машину, потом снова повернулся к Билли.

— Мне понадобится еще несколько минут, — сказал он. — Минут пять.

Он поднял руку и показал растопыренные пальцы.

— Да, сэр.

— Платить вам, конечно, нечем.

— Снаружи у меня хороший конь. Я вам отдам его.

— Не надо мне вашего коня.

— На него у меня есть документы. Tengo los papeles.[526]

Доктор уже повернулся уходить.

— Заводите коня сюда, — сказал он. — Можете поставить его здесь.

— У вас в машине найдется место, куда положить седло, чтобы взять с собой?

— Седло?

— Седло я бы хотел сохранить. Оно мне от отца досталось. А самому мне его не донести.

— Заберете его вместе с конем.

— Вы не возьмете коня?

— Нет. Не берите в голову.

Пока слуга отодвигал засовы и отворял высокие деревянные ворота, Билли, стоя на улице, держал Ниньо. Двинулся было входить, вводить коня, но мосо знаком остановил его, велел повременить, после чего повернулся и исчез. Вскоре донесся лязг и тарахтенье заводимого мотора, и из глубины прохода показался кургузенький и плоскозадый, похожий на короб, поставленный на шасси со слишком длинной колесной базой, двухдверный старенький «додж» опера-купе^{81} с мосо за рулем. Выехал на улицу, мосо вылез, оставив двигатель бухтеть на холостом ходу, взял у Билли чумбур и увел коня в ворота и дальше, в глубину двора.

Через несколько минут появился и доктор. Он вышел в темном костюме, за ним мосо с докторским саквояжем.

— ?Listo?[527] — сказал доктор.

— Listo.[528]

Доктор обошел автомобиль и сел за руль. Мосо отдал ему саквояж и захлопнул дверцу. Билли сел рядом с доктором, доктор включил фары, и мотор заглох.

Доктор сидит ждет. Мосо распахнул дверцу, пошарил под сиденьем, достал заводную рукоять, подошел к машине спереди. Доктор погасил фары. Его работник нагнулся, вставил рукоять в гнездо, установил в удобное для рывка положение, крутнул, и мотор снова завелся. Доктор заставил двигатель несколько раз взреветь, снова включил фары и, покрутив что-то на дверце, опустил боковое стекло и забрал у мосо коленчатую рукоять. Потом торчащим в полу рычагом переключения передач врубил первую, и они поехали.

Плохо освещенная улица была узка, поэтому желтые пучки света фар все время натыкались на какие-то дальние стены. На улице вдруг появились люди. Наверное, семья: мужчина впереди, за ним женщина и две не совсем взрослые девочки с корзинами и как попало увязанными узлами. Застигнутые лучами фар, они застыли, словно лани, позами подражая теням, движущимся по дальней стене куда живее их; мужчина стоял столбом, а женщина и старшая девочка выбросили по направлению к машине одну руку, словно пытаясь ею защититься. Доктор закрутил большую деревянную баранку влево, фары отпустили попавшихся, и семейство опять пропало в непроницаемой мексиканской ночи.

— Давайте еще раз. Расскажите мне, что случилось, — сказал доктор.

— Моему брату попали в грудь из винтовки.

— И когда это произошло?

— Два дня назад.

— Он разговаривает?

— В каком смысле, сэр?

— Ну, говорит он что-нибудь? Он в сознании?

— Да, сэр. Он в сознании. Но он, вообще-то, и так никогда много не разговаривает.

— Да, — сказал доктор. — Конечно.

Он закурил сигарету и молча катил дальше по дороге к югу. Только сказал, что в машине есть радио и Билли, если хочет, может включить музыку, но Билли подумал, что доктор включил бы радио сам, если бы хотел его слушать. Вскоре доктор так и поступил. Они слушали американскую музыку хиллбилли, которую передавала станция в Акунье, что у самой границы с Техасом;^{82} доктор вертел баранку, курил и молча слушал, а из темноты вдруг возникали и неслись навстречу разожженные светом фар глаза коров, пасущихся в придорожных канавах, за которыми тянулась пустыня, уходящая в бескрайнюю тьму.

Свернули на ведущую к эхидо дорогу, наезженную по приречному суглинку, назад убежали бледные, корявые столбы тополей, быстро сосчитанные фарами, буркнул что-то под колесами деревянный мост и наконец с натугой влезли на подъем к огороженной территории. Перед капотом крест-накрест забегали с лаем поселковые собаки. Билли показывал дорогу, и, миновав темные крылечки спящих кооператоров, машина подъехала и остановилась прямо у тускло светящегося дверного проема, за которым среди подношений лежал его брат, похожий на выцветшее фото умершего родственника, обложенное всякими ofrendas[529] в День Всех Святых, или, как здесь его называют, Dia de los Muertos — День мертвых. Доктор заглушил двигатель, выключил фары и потянулся за саквояжем, но Билли уже схватил его и понес. Доктор кивнул, вышел из машины и, установив на голове шляпу, пошел к дому; Билли за ним.

Хозяйка Муньос, уже вышедшая из второй комнаты, стояла в зыбком свете церковной свечки; на ней было единственное платье, в котором Билли ее видел всегда; пожелала доктору доброго вечера. Доктор вручил ей шляпу, расстегнул пиджак и, сняв с плеч, поднял и вывернул его, после чего вынул из внутреннего кармана футляр с очками. Затем вручил пиджак хозяйке, вынул из манжет запонки — левую, потом правую, — положил их в брючный карман, закатал рукава крахмальной рубашки на два оборота каждый, сел на плоский тюфяк, вынул из футляра очки, надел и посмотрел на Бойда. Приложил ладонь к его лбу.

— ?Como estas? — сказал он. — ?Como te sientes?[530]

— Nunca mejor,[531] — прохрипел Бойд.

Доктор улыбнулся. Повернулся к женщине.

— Hiervame algo de agua,[532] — сказал он.

Потом он вынул из кармана маленький никелированный фонарик и склонился над Бойдом. Бойд закрыл глаза, но доктор оттянул ему нижнее веко сперва одного, потом другого глаза, внимательно вгляделся. Медленно поводил фонариком туда и сюда возле зрачков, заглядывая внутрь. Бойд пытался отвернуть голову, но доктор держал руку вплотную к его щеке.