Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5

Ночь они провели в загоне для скота на гасиенде; дозорные жгли сигнальные костры на плоской крыше. Группу campesinos,[73] забитых до смерти две недели назад их же мотыгами, уже успели обглодать свиньи, апачи забрали весь скот, который можно было угнать, и скрылись в холмах. Глэнтон приказал зарезать козу, что и было сделано тут же, в загоне, на глазах у шарахавшихся и дрожавших лошадей. Сидя на корточках в ярких вспышках костров, бойцы жарили мясо, ели его с ножей, вытирали пальцы о волосы и устраивались спать на утоптанной глине.

В сумерках третьего дня они въехали в городок Корралитос. Лошади загребали копытами спёкшуюся золу, солнце красно вспыхивало сквозь дымы. На фоне пепельно-серого неба выстроились трубы плавильных печей, а в мрачной тени холмов мерцали округлые огни горнов. Днём прошёл дождь, свет из окон глинобитных домишек отражался в лужах на залитой дороге, и перед лошадьми с хрюканьем поднимались большущие, измазанные в грязи свиньи, похожие на неуклюжих демонов, обращённых в бегство из трясины. Дома были с бойницами и парапетами, а в воздухе висели пары мышьяка. Люди, высыпавшие на улицы посмотреть на «техасцев», как они их называли, торжественно стояли вдоль дороги, отмечая малейшие их движения с благоговейным страхом и любопытством.

Они разбили лагерь на главной площади, дымом костров черня тополя и прогоняя спавших птиц. Языки пламени освещали убогий городишко до самых тёмных уголков, и на улицу выходили даже слепые, которые семенили, вытянув руки, к этому яркому, как дневной, свету. Глэнтон вместе с судьёй и братьями Браун отправились на гасиенду генерала Сулоаги,[74] где в их честь был устроен приём и дан ужин, и ночь прошла без происшествий.

Наутро, когда они, оседлав коней, собрались на площади, готовые ехать дальше, к ним обратилась семья бродячих фокусников, которым нужно было добраться аж до Ханоса. Глэнтон, сидевший верхом во главе колонны, оглядел их. Пожитки в потрёпанных коробах, привязанные на спины трёх burros,[75] семья — муж, жена, мальчик-подросток и девушка. Цветастые клоунские костюмы с вышитыми звёздами и полумесяцами, которые уже выцвели и побледнели от дорожной пыли; настоящие бродяги, которых судьба забросила на эту злую землю. Старик подошёл к Глэнтону и взялся за повод.

Прочь руки от лошади, рыкнул Глэнтон.

Старик не говорил по-английски, но сделал, как было велено, и начал излагать свою просьбу. Он жестикулировал и указывал назад, на остальных. Глэнтон смотрел на него, но было непонятно, слышал ли он хоть слово. Повернувшись, взглянул на юношу и двух женщин и снова воззрился сверху вниз на старика.

Вы кто такие?

Старик выставил ухо в сторону Глэнтона, глядя на него снизу вверх и разинув рот.

Я сказал, кто вы такие? Шоу?

Тот обернулся к остальным.

Шоу, повторил Глэнтон. Bufones.[76]

Лицо старика просветлело. Si, подтвердил он. Si, bufones. Todo. Он обернулся к юноше. Casimero! Los perros![77]

Тот подбежал к ослам и стал что-то вытаскивать из багажа. В руках у него оказалась пара совершенно лысых бледно-коричневых животных с ушами, как у летучих мышей, и размером чуть больше крысы. Он подбросил их в воздух и поймал на ладони, где они стали бездумно выделывать пируэты.

Mire, mire![78] призывал старик. Он порылся в карманах и вскоре уже жонглировал перед лошадью Глэнтона четырьмя деревянными шариками. Лошадь фыркнула и подняла голову, а Глэнтон наклонился в седле.

Ну, дрянь ведь полная, сплюнул он и вытер рот тыльной стороной руки.

Продолжая жонглировать, старик что-то кричал через плечо женщинам, собаки пританцовывали, женщины суетились, готовя что-то ещё, но тут к старику обратился Глэнтон.

Вот этой вашей чокнутой белиберды больше не надо. Хотите ехать с нами — пристраивайтесь в конце. Обещать ничего не обещаю. Vamonos.

И тронул коня. Отряд с бряцаньем пришёл в движение, жонглёр побежал, гоня женщин к ослам, а юноша остался стоять, распахнув глаза и прижимая к себе собак, пока старик не обратился к нему лично. Они проехали через толпу мимо гор шлака и отходов. Народ смотрел им вслед. Некоторые мужчины держались за руки, как любовники, а мальчик-поводырь со слепым на верёвочке вывел подопечного туда, откуда отряд было хорошо видно.

В полдень они пересекли каменистое дно скудного потока реки Касас-Грандес, Они ехали вдоль поймы мимо места, где много лет назад мексиканские солдаты вырезали лагерь апачей. Вся округа на полмили была усыпана костями и черепами женщин и детей: крохотные конечности и беззубые, тонкие, как бумага, черепа младенцев, чьи скелеты походили на скелеты обезьянок, лежали там, где их убили; посеревшие обломки корзин и осколки горшков перемешались с галькой. Путь отряда лежал дальше, по лаймово-зелёному коридору деревьев вдоль реки, прочь из этих голых гор. К западу виднелись зубцы Каркаха, а на севере, неясные и голубоватые, вставали вершины Анимас.

Вечером они разбили лагерь на ветреном плато среди араукарий и можжевельника, пламя костров стелилось по ветру во мраке, и по кустам разлетались горячие цепочки искр. Циркачи разгрузили ослов и стали устанавливать большую серую палатку. Размалёванный тайными знаками брезент хлопал и рвался из рук, полотнище взлетало, дёргалось, вздымалось, надувалось и обволакивало их. Держа один край, девушка легла на землю. Её потащило по песку. Жонглёр семенил. На свету глаза женщины будто застыли. Все четверо вцепились в хлопающий брезент, словно вознося молитву у юбок безумной и взбешённой богини, и на глазах отряда их беззвучно поволокло прочь, в завывающую ветрами пустыню, куда уже не достигал свет костров.

Дозорные видели, как палатка, жутко хлопая, унеслась куда-то в ночь. Когда семья циркачей вернулась, они о чём-то спорили между собой, старик снова направился к границе света костров, вглядываясь в разбушевавшуюся темень, говорил с ней, грозил кулаком и вернулся, лишь когда женщина послала за ним мальчика. Теперь он сидел, уставившись на пламя, а семья распаковывала вещи. Они с тревогой посматривали на старика. Наблюдал за ним и Глэнтон.

Циркач, произнёс он.

Жонглёр поднял голову. Приставил палец к груди.

Ты-ты, подтвердил Глэнтон.

Тот поднялся и подошёл, волоча ноги. Глэнтон курил тоненькую чёрную сигару. Он посмотрел на жонглёра.

Судьбу предсказываешь?

Глаза у того забегали. Como?[79] переспросил он.

Глэнтон сунул сигару в рот и изобразил руками, что сдаёт карты.

La baraja, сказал он. Para adivinar la suerte.[80]

Жонглёр вскинул руку. Si, si, яростно закивал он. Todo, todo. Он вскинул вверх палец, затем повернулся и направился к своему барахлу, которое уже наполовину сгрузили с ослов. Вернувшись, он приветливо улыбался, ловко манипулируя картами.

Venga, позвал он. Venga.

К нему подошла женщина. Присев на корточки перед Глэнтоном, жонглёр негромко заговорил. Обернулся к женщине, перетасовал карты, встал, взял её за руку, отвёл подальше от огня и усадил лицом в ночь. Женщина оправила юбки, устроилась, а он вынул из рубахи платок и завязал ей глаза.

Виепо, громко произнёс он. Puedes ver?[81]

No.

Nada?[82]