Цикл: Рохля

Она мучительным усилием согнула одну руку, затем другую. Вздулись жилы.

Злую, ветреную, колючую,Хоть ненадолго, да мою!Ту, что нас на земле помучилаИ не даст нам скучать в раю.В рай, наверно, таких отчаянныхМало кто приведёт с собой,Будут праведники нечаянноТам подглядывать за тобой.

Соланж покрепче зацепилась ногой за ступеньку, на которой стояла, рукой - за ту, что приходилась ей на уровень груди. И начала приседать. Медленно, чтобы быть уверенной. Ниже. Еще ниже. Рука ее сомкнулась на запястье Хлое. А теперь распрямлять колени всею силой, которая есть, и тянуть, тянуть ее вверх, к следующей ступеньке. В руках меньше силы, чем в ногах. Не то, чтобы я была жутко сильная, но я очень хочу и верю, что получится. Хлое дернулась всем телом вверх и схватилась за ее щиколотку.

–  Вверх!
– приказала она.
– Другую ногу вверх. Мне ухватиться не за что, ты тут стоишь.

Хлое все еще висела, последняя ступенька приходилась ей на уровне груди. Еще один рывок, выполненный по тому же сценарию, и Хлое смогла встать на нижнюю ступеньку коленом.

Взял бы в рай с собой расстояния,Чтобы мучиться от разлук,Чтобы помнить при расставанииБоль сведённых на шее рук.Взял бы в рай с собой всё опасности,Чтоб вернее меня ждала,Чтобы глаз своих синей ясностиДома трусу не отдала. Взял бы в рай с собой друга верного,Чтобы было с кем пировать,И врага, чтоб в минуту сквернуюПо земному с ним враждовать.

Вылезем. Вот уже… Хлое подтянулась, утвердившись на ногах, сделала два быстрых вдоха и закончила голосом хриплым от натуги, но звонким от торжества.

Ни любви, ни тоски, ни жалости,Даже курского соловья,Никакой, самой малой малостиНа земле бы не бросил я.Даже смерть, если б было мыслимо,Я б на землю не отпустил,Всё, что к нам на земле причислено,В рай с собою бы захватил. И за эти земные корысти,Удивлённо меня кляня,Я уверен, что бог бы вскоростиВновь на землю столкнул меня.

Стихотворение Константина Симонова

–  А тебя доверху хватит?
– осторожно спросила Соланж. Она была потрясена, она никогда не предполагала, что об этом пугале, о смерти, можно писать… и читать!… так вот, чтобы приподнимало.

–  Не знаю, - это прозвучало беспечно, как будто Хлое была пьяна.
– У меня на черный день много чего припасено.

Чей кормилец, чей поилец,Где пришелся ко двору?Крикнул так, что расступились:–  Дайте мне, а то помру!…И пошел, пошел работать,Наступая и грозя,Да как выдумает что-то,Что и высказать нельзя.Словно в праздник на вечеркеПоловицы гнет в избе,Прибаутки, поговоркиСыплет под ноги себе.Подает за штукой штуку:–  Эх, жаль, что нету стуку,Эх, друг,Кабы стук,Кабы вдруг - Мощеный круг!Кабы валенки отбросить,Подковаться на каблук,Припечатать так, чтоб сразуКаблуку тому - каюк!Поэма Александра Твардовского «Василий Теркин», глава «Гармонь»

–  Эта должна быть мраморная, если я что-то понимаю.

Мраморные ступеньки хороши, чтобы на них стоять, они устойчивы, но вот подтягиваться на них снизу - все ногти сорвешь.

–  Я вижу свет, - сказала Соланж. Хлое, скорее всего, не видела, перед ней только клетчатая школьная юбка маячила. Хлое, похоже, иссякала. Голос ее звучал глуше, и новые ступеньки появлялись все реже, и их приходилось пробовать, не все они были надежны. Соланж осознала, что прошло много часов.

Корабли постоят - и ложатся на курс,Но они возвращаются сквозь непогоду…Не пройдёт и полгода - и я появлюсь,Чтобы снова уйти…Слова и музыка Владимира Высоцкого

Голос Хлое прервался, и ступенька осыпалась. Библиотекарша покачала головой.

–  Другая интонация, - невнятно сказала она.
– Неправильная. Не безусловная. Ложь в утешение. Стихи гениальные, но мы сейчас не можем на это опереться.

Ну что ж, друзья, вот наш черед,Пусть будет сталь крепка.Пусть наше сердце не замрет,Не задрожит рука.Но пусть и смерть - в огне, в дымуБойца не устрашит,И что положено кому -Пусть каждый совершит.Слова Михаила Исаковского

А край был уже так близко, серый свет, разливавшийся над ним казался Соланж самым прекрасным из виденного в жизни. Одна бы, наверное, Хлое уже выбралась. Хм. Одна бы она тут и не оказалась.

–  Нам бы сейчас очень твой друг пригодился.

–  Септим? Он…

Да. Он из любых слов делал что угодно. Буквы в его руках сливались в слова, слова в картины, и он мог написать им обеим хоть крылья!

–  А ты не можешь?

Хлое тяжко вздохнула. Соланж вспомнила, что она слышала по дороге, и догадалась, с какими гирями на ногах та карабкалась вверх по стене.

Надежда - мой компас земной,А удача - награда за смелость…Слова Николая Добронравова, музыка Александры Пахмутовой

–  Закрой рот и лезь давай.

Соланж перевалилась через край колодца и упала ничком в серую жесткую траву. Хлое хватило сил последовать за ней, и жадная пасть в земле тут же закрылась. Они оказались на равнине, пустой и сирой, где задувал резкий ветер, предвестник Самайна. Солнце скрылось за тучами, все направления были равны.

–  Где это мы?

–  В Межстраничье.

* * *

Ветер подхватил длинные волосы Хлое. Соланж растерялась слегка: когда-то она назвала библиотекаршу девушкой-иероглифом, однако сейчас начинала подозревать, что на самом деле перед ней девушка-повесть, никак не меньше.

Произнесенное слово ничего не изменило.

–  Ну Межстраничье. И что? Где это?

–  Свободное место, - непонятно пояснила Хлое.
– Незаполненный промежуток среди написанных историй. Мы выпали из одной такой.

–  И что теперь?

–  Погуляем тут, пока там про нас еще напишут. Тогда сама собой найдется лазейка.

Соланж передернуло, потому что при слове «лазейка» ей представилась такая же бесконечная нора-труба, по какой они сюда выбрались. Второй раз оказаться там ей совсем не улыбнулось.