Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Ивернева даже не заметила, как ясный день угас, и синяя вкрадчивость сумерек заполонила всё кругом. Своеобразным будильником стал дизель-генератор. Он ворохнулся в сарайчике, отзываясь на потуги командира отряда, и глухо затарахтел — до самого отбоя.
Потягиваясь, прогибая спину, «Марина» накинула халат, и вышла на воздух. Больше всего в тайге она боялась мельчайшей живности — клещей да гнуса. В заросли Ивернева не совалась, а потому ей не пришлось, содрогаясь, находить на себе присосавшихся паразитов. Да и комарье не доставало. Вероятно, за это стоило благодарить бывалого командира, Гешу Андреева, выстроившего лагерь на высоком холме, далеком от топких мест и обдутом всеми ветрами.
Потемки густели, набирая синевы, и тем пуще, тем
«Марина» прислушалась. Вроде, вчерашняя композиция на стихи Саши Богданова… Да, «Подвенечное платье».
В переливчатой игре струн плескалась печаль:
А с какою причудой, Не возьмусь объяснять я, Верят женщины в чудо Подвенечного платья… Всею жизнью лелеять, Как снежинки круженье, Грациозную лебедь Своего оперенья! И счастливой девчонкой, Заливаясь от смеха, Мнить себя амазонкой В подвенечных доспехах!Заслушавшись, Талия прислонилась к столбу, увенчанному фонарем, который никогда не горел. Зачем? Есть же костры…
Иверневой взгрустнулось. Она вспомнила свое белое, воздушное платье… Вот только от свадьбы в памяти задержался лишь вальс с Мишей. Ах, если бы тогда «Горько!» кричали им! Но нет… Не все желания сбываются…
«Не все желания сбываются вовремя!» — поправила себя Наталья, намечая улыбку. Долго она блуждала глухими окольными тропами, и всё же выправила свою мировую линию, вышла на верную колею!
И пусть люди говорят, что хотят, злятся и негодуют, сколько им влезет, но они с Мишей счастливы!
Люди, люди… До чего ж хомо сапиенсы, вопреки названию своего вида, не любят думать! Ведь, если углубиться в тему, попробовать понять ситуацию с «любовным квадратом», то станет понятно, что имеет место быть не пошлая схемка «гаремника», а конфигурация посложнее. Ее можно сравнить с прайдом… Да…
Талия заулыбалась, припомнив забавную аналогию с настоящим прайдом: лев, конечно, глава семьи, царь зверей, и рычит просто устрашающе, но… всё решают львицы!
Вот только никакому «молчелу» их опыт не повторить — гаринский «лямур де катр» скреплён не разнузданным интимом, а любовью трех женщин к одному мужчине — большой, чистой и честной. И — детьми. Недаром семейный союз сложился, когда всем вершинам четырехугольника перевалило за тридцать, а Васёнок, Юля и Лея в полной мере осознали свое кровное родство…
Протяжный аккорд сбил рассуждения и самооправдания.
…Написание имени Заменяется в паспорте… Горько! Красными винами Заливаются скатерти. Ты прости меня, мамочка, И подруга хорошая, Белым ангелом бабочка Улетела из прошлого… …На продажу развешены, Посмотрите, да сколько их?! В магазинах подержанных Опустевшие коконы…Таял гитарный звон, и Наталья ясно расслышала девичий вздох.
«Глупые бабочки, — усмехнулась она, — мы летим на огонь, взыскуя нежного тепла, но скольким из нас опалило крылышки — и душу?»
Поколебавшись, Ивернева не стала садиться к костру — музыка смутила ее, подменяя желания. Тихонько вернувшись в медпункт, она задернула цветастые занавески на окнах, и щелкнула тугой клавишей настольной лампы — спиралька горела вполнакала, впуская в тесную комнатку дрожащую желтизну свеч.
Прочувствовать внезапное одиночество Наталье помешали. Скрипнула дверь, отворяясь — и впустила Мишу.
«Юноша бледный, со взором горящим…» — мелькнуло у Талии.
Интересно то, что ее мысли не окрасились в оттенки насмешливости. Просто страсть не разгоралась, притушенная разумом. Женщина как будто отошла в сторонку, хладнокровно наблюдая за происходящим.
Именно до этого самого момента «чек-пойнты» еще не явленного Михи из «Гаммы» и вот этого влюбчивого «альфы» были совершенно идентичны, даже «контрольные суммы» одинаковы.
Теперь же начнутся отличия.
У «старикашки» из «Гаммы» всё закончилось на давешних поцелуях, а вот у его альфа-реплики всё только начинается… И продолжится до тех пор, пока матрицу памяти юного Миши не нокаутирует импульс ИКП-модуля, что сработает в подъезде его родного дома.
— Марин… — глухо вытолкнул счастливая жертва обольщения. — Ты сказала… сказала, что старше меня на два года, но… Марин, это сейчас заметно, а года через два, когда мне будет восемнадцать, а тебе — двадцать, разница в возрасте уже не будет иметь никакого значения! Ты мне нравишься — очень нравишься! — так зачем ждать?!
Ему оставалось сделать всего один шаг, и он пересилил свою робость, свой стыд… Вероятно, и почувствовал, вдобавок, что «Марина» испытывает к нему что-то гораздо большее, чем обычную приязнь.
Обняв женщину одной рукой, другую он уверенно запустил под подол футболки, касаясь вздрогнувшего живота, дотягиваясь до грудей — и с удовольствием ощущая, как набухают и твердеют соски под его пальцами.
Застонав, Наталья «поплыла», и ее ментальная завеса ослабла. Алевшее лицо Миши пошло пятнами, а глаза отразили страх — он, наконец-то, заметил, что залез под футболку не юной девушке, а взрослой женщине — очень красивой, но гораздо старше его.
Гарин отпрянул, тяжко дыша и облизывая пересохшие губы.
— Кто ты? — вытолкнул он. — Ты ведь не студентка ХАДИ! Я тебя еще когда… вычислил! Ты «чёкаешь», как сибирячка и… Помнишь, как мы позавчера шли со стройки? Я щепочкой чистил сапоги, а ты сказала, чтобы я их обмыл в луже… Только ты сказала: «в лыве»! А в столовой? Тефтели ты называешь «ёжиками», а выпечку — «постряпушкой»… А когда к тебе Геша полез, ты ему, грозно так: «А ну, убрал культяпки!» Так в Харькове не говорят, только в Новосибирске или в каком-нибудь Барнауле… — Волнуясь, Миха заговорил отрывисто: — Ты… ты очень красивая и… вся такая гладкая, налитая… Но тебе точно не восемнадцать! Так кто ты?