Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Он не спал с Наташей Иверневой, он и видел-то ее лишь на фото в девчачьем «мобильнике» (который в «Альфе» зовут «радиком»), однако любой тест ДНК покажет, что он — отец красотки Леи… И пусть!
Михаил, взбудораженный спозаранку, вскочил — именно вскочил, а не поднялся, кряхтя! — и впервые за многие годы сделал зарядку. Постоял под душем, чередуя леденящую воду с обжигающей, почистил зубы, натянул пижамные штаны, мягкие и удобные, задумался о завтраке — и тут требовательно запиликал радиофон, переданный «Роситой» — навороченный, с шифратором.
Глянув на экранчик, Миша улыбнулся — Маринка выслала пароль
«Господи… — подумалось ему. — Всего лишь второй день чуда! А сколько их еще впереди… Впору новую жизнь начинать!»
— Дурак! — фыркнул Гарин. — Она еще вчера началась!
«Как там бро говорил? Всё будет хорошо!»
Там же, позже
Стук в дверь был негромок, но отчетлив. Энергично прошаркав в прихожку, Гарин щелкнул задвижкой, и замер. Отшагнул, вбирая глазами «мимолетное виденье».
За порогом, держа сумочку перед собой, стояла молодая женщина необычной, редкой красоты. Ее иссиня-черные волосы валились на плечо тяжелой, аккуратной копной, восхитительно контрастируя со светлой, очень чистой и гладкой кожей.
Великолепные, манящие очертания фигуры Михаил примечал мельком — его вниманием завладело лицо женщины. Будь он художником, то смог бы передать его прелесть холсту, но как описать красу бедным языком, бессильной речью!
Большие, широко расставленные глаза пламенели яркой синевой, то светлея до полупрозрачности топаза, то темнея до сапфировой гущи…
Яркие губы женщины дрогнули, изгибаясь в улыбке, благодарной, немного даже игривой, и донесли пароль:
— Я по объявлению. Вы еще не продали ковер?
Гарин даже зажмурился, до того голос незнакомки был нежен и приятен — он вливался в уши, пробуждая светлые мысли и темные хотения, — поэтому не сразу понял, отчего вскинулась женская бровь.
— Да! — выпалил он, путаясь с отзывом. — То есть… Нет, я его только пропылесосил и расстелил. Проходите, пожалуйста!
— Благодарю, — брюнетка взмахнула ресницами, нагоняя на Мишу блаженную оторопь, и переступила порог.
Гарин выдохнул, мотнул головой, словно стряхивая морок, но нет — глазам нужно было непременно видеть прекрасную гостью.
— Здравствуйте, агент «Розенбом»! — протяжно сказала гостья, стаскивая с себя пальто. — Меня зовут Наталья Павловна Черных, оперативный псевдоним — «Белоснежка». Я — тот самый резидент СБС в «Гамме»… Ее сиятельство предупреждала вас?
Миша ощутил некое успокоение, наблюдая за тем, с какой небрежной элегантностью раздевается «Белоснежка». Приняв пальто, он заботливо повесил его на плечики, и усмехнулся.
— Вы уж извините бестолкового агента, — заговорил он, невольно подпуская в речь бархатистые обороты, — но я чуть ли не наизусть знаю книги Ефремова, а «Лезвие бритвы» — особенно…
На щеках женщины вспыхнул румянец, а ресницы дрогнули, опускаясь — и пряча смятение.
— Я… — вымолвила «Белоснежка». — Простите… Обычно в «Гамме» это срабатывало. Понимаете… Я сама из «Беты», но… — она покусала губку, словно не решаясь открыться. — В нашем мире Ефремов не написал «Лезвия бритвы», он ограничился повестью «Черная корона». Я впервые прочла роман в «Альфе», где жила настоящая «Тата Черных» — такой паспорт дал ей Дерагази… На самом-то деле ее звали
Тасей. Таисией Абрамовой, как и мою маму… Она — двойник «Таты» из этого мира… А вот мой папа — из «Альфы»! Тот самый Мстислав Ивернев…— Здравствуйте, Наталья Мстиславовна, — произнес Гарин, ощущая затрудненность — и в речи, и в движениях. — Здравствуй, Наташа…
— Я — Тата…
Весь белый свет как будто расплылся, отодвигаясь на второй и третий план. Михаил видел только Тату.
Сердце гулко бухало в груди, лёгкие запышливо качали вдохи с выдохами, а женщина не просто вторглась в Мишино личное пространство, она прижималась к нему всё крепче… И куда делась ее одежда?.. А его? И пусть…
Мужские ладони елозили по гладкой женской спине, проскальзывая с узенькой талии на крутой изгиб бедра, вминаясь в упругие ягодицы… Миша притиснул Тату, и лишь теперь ощутил, что они не стоят, а лежат.
«Я так и не убрал постель…» — мысль закружилась гаснущей искрой.
— Милый… — откуда-то из космоса доплыл жаркий шепот. — Я так долго искала тебя… Ждала…
Гарин накрыл вздрагивавшие сухие губы поцелуем — и Тата как будто растворилась в нём. А он в ней. Оба стали единой волной, что лениво катится под небом вечности, валом вздыбливая океан любви, а прибой еще так далёк…
…Первой шевельнулась Тата. Дремотно улыбнувшись, она не стала разнимать руки мужчины, замершие в тугом объятии, а дотянулась губами до его исцелованной шеи, прижалась щекой к щеке. Мишино лицо дрогнуло, а широковатый нос смешно сморщился.
— Ми-иша-а… Мишенька-а…
— М-м?
— Тебе хорошо?
— О… Очень… Что это было?
— Слияние… Нет-нет, не выходи… Полежим просто так…
— Тата…
— Что, миленький?
— Уже вечер?
— Не-а… Во-он часы на стене… Мы были вместе шестнадцать минут.
— Всего? Надо же… Тата, больше всего на свете я хочу быть с тобой… Весь этот день… И всю жизнь.
— И я…
— Странно… Всё странно… Мы знакомы каких-то полчаса, но я понимаю, я чувствую, что люблю тебя… Разве так бывает?
— Бывает… Я тоже очень, очень тебя люблю! Будто я давным-давно знала, что ты есть, что ты мой, а я — твоя… Мы расстались, надолго-надолго, и вот — встретились. Здорово, правда?
— Правда… Чистая, беспримесная… Хочешь вставать?
— Не-а. Давай, еще немножечко поваляемся? Хи-хи…
— Давай…
Губы — ее и его — притерлись в долгом поцелуе, и время деликатно замерло.
Среда, 7 ноября. День
«Альфа»
Ново-Щелково, проспект Козырева
Сотрудники НИИВ не стали мудрить — сдвинули столики в столовой, да и накрыли, по выражению Киврина, «для выпить-закусить». А как вернулись с демонстрации, так и сели. Посидели, поболтали, дождались своего любимого директора, принимавшего парад с трибуны Мавзолея, и откупорили заветные сосуды…
Час спустя градус «теплой, дружеской атмосферы» существенно повысился.
— Ну, за Великий Октябрь мы уже пили… — не сразу сосредоточился Виктор Корнеев, до самой пенсии остававшийся «Витьк ом». — Тогда… Выпьем за Красный Октябрь!