Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

«Ну, и ладно», — усмехнулся Гирин, поднимаясь по короткому трапику. Выдрессированные морпехи в парадках устроили его в кожаном кресле у иллюминатора, и рев турбин сразу поднялся на октаву — президентский вертолет плавно поднялся в воздух, развернулся и потянул к Вашингтону.

* * *

Геликоптер сел прямо на лужайку Белого дома. Морпехи подтянулись, словно дожидаясь, пока утихнут махи лопастей, и с почетом выпроводили советского моряка.

Заметив суетливых корреспондентов, что целились в него объективами, Гирин приосанился, поправил фуражку…

Белый китель чист, как платье невесты, а уж стрелка на брюках наведена лезвийная — экипажу за своего командира стыдно не будет. Флотский шик!

Небрежно кивая вышколенной обслуге, Иван прошел в Белый дом. Дворец — так себе. С Кремлем не сравнить.

Больше всего похоже на купеческий особняк, где главенствует принцип «дорого-богато». Тут же на ум пришла уничижительная характеристика Чарльза Диккенса: «Миссия Америки — опошлить Вселенную».

«Ну, такими уж уродились», — беззлобно подумал старпом.

Его провели в обширную комнату, отделанную в желтых тонах, куда тут же набились фотографы. Минуты не прошло, как распахнулись резные двери, и с порога улыбнулась Синтия Даунинг — невысокая, хрупкая, в строгом синем костюме.

Непринужденно шагая, она приблизилась к Гирину, и торжественно, на камеру, пожала ему руку.

— У вас гагаринская улыбка, мистер Гирин, — мягко сказала миссис президент на чистом русском языке, — и даже фамилии схожи.

— А у вас прекрасное произношение! — вздернул бровь кап-два.

— Разучила в бытность свою шпионом в Ленинграде! — со смешком молвила Синтия. Ее взгляд обрел пристальность. — Чувствуется, что вы не совсем доверяете нашей искренности, Иван…

— … Родионович.

— Иван Родионович, не обращайте внимания на прессу — это их работа, но, поверьте, я лично весьма и весьма признательна вам за поимку той «великолепной семерки»! Дело даже не в том, что возвращены ценности на десять миллиардов… Трое из тех семерых напрямую причастны к убийству моего мужа — и чудовищному аутодафе в нью-йоркском аэропорту.

Гирин сурово покачал головой.

— Электростула для них мало, — глуховато выговорил он.

— К сожалению, — криво усмехнулась Даунинг, — казнить можно лишь однажды. Но не будем о грустном и мерзком!

Обернувшись к брыластому офицеру, двумя руками державшему плоскую коробочку, президент ловко подхватила медаль.

— За мужество и отвагу, проявленные в бою, — громко заговорила она, — за существенный вклад в защиту национальных интересов Соединенных Штатов, мы вручаем капитану Гирину медаль «Серебряная звезда»!

Даунинг сноровисто прикрепляла награду к белому моряцкому мундиру, а фотокамеры неистовствовали — затворы трещали очередями, вспышки сливались в стробоскопическое мельтешение.

«Лишь бы Настенька гордилась!» — мелькнуло у Гирина, и отдал честь президенту США.

Суббота, 20 июля. Утро

Щелково-40, улица Колмогорова

Рита прошла на кухню, и сразу включила кофеварку — та заворчала, забулькала, зашипела… Пахучий напиток, выдавленный из зерен арабики, тонкой струйкой потек в стеклянный кофейничек.

«Пусть подогреется», — решила Гарина, и села у стола, запахнув халат. За окнами копилось летнее тепло, но дом хранил благую ночную прохладу.

Молодая женщина обожала эти утренние минуты недолгого покоя, когда можно побыть наедине с собой.

«Не выйдет», — улыбнулась она, заслышав легкий топоток.

Лея ворвалась на кухню, сияя от радости жизни.

— Привет, Рита! — зазвенело кругом.

— Привет!

Лея Михайловна с младых лет выучилась обходиться без родственных регалий. Зачем нужны все эти «тети» с «дядями», когда и так ясно, что Лида — это бабушка, а Инна — мама Васёнка?

— Иди ко мне.

Девочка охотно залезла на колени к «тете Рите», и любезно поинтересовалась:

— Я тебе точно не мешаю?

— Точно.

— А папа опять на работе?

— Да, Леечка, он у нас такой. Но на обед придет обязательно.

— Получается, — малышка задрала голову, — мы одни? Втроем во всем доме?

— М-м… — затруднилась Гарина. — Втроем?

— Ну, да! — расширились глазята. — Ты, я и Коша!

— А-а… Про кота-то я и забыла, — Рита обняла Лею, и осторожно, боязливо даже, спросила: — Сильно по маме скучаешь?

— Не-а! — мотнулись золотистые локоны. — Уже не скучаю! Папа сказал, что мама приедет через месяц. И теперь я ее жду!

Рита ощутила внутри обволакивающее ласковое тепло.

— Веришь папе? А почему?

— Рита, не говори, что не понимаешь! — Лея погрозила пальчиком. — Потому что папа никогда меня не обманывал… И потому что я его люблю. Очень, очень сильно! А папа любит меня. Только не так, как тебя или маму, а как Юлю. Я же чувствую!

— Да, — пробормотала Гарина, — твой папа тоже ощущает психосущность… Скажи, а меня ты тоже чувствуешь?

— Ага! Ты любишь папу, но не так сильно, как мама! — девочка тревожно глянула на женщину. — Ты не обиделась?

— Нет, Леечка… — вздохнула Рита. — Просто… Да так, мысли всякие…

— Какие, какие, какие? Ну, ска-ажи…

— Понимаешь… — неуверенно вытолкнула Гарина. — Мне иногда кажется, что твой папа любит нас меньше, чем мы его…

— Хитренькая такая! — возмутилась девочка. — Вы-то его одного любите, а ему надо вас двоих любить!

— А, ну да, — согласилась женщина, тая улыбку. — Несправедливо, м-м? Только почему — нас двоих? А Инна?

— А папа не любит Инну, — спокойно ответила Лея. — Он ее жалеет. Рит… — она глянула исподлобья, будто стыдясь своей пытливости. — А тебе разве плохо с папой?

— Да нет, конечно! — всполошилась Рита. — Что ты! Мне с ним хорошо, очень!

— И приятно?

— И приятно.

Лея успокоено кивнула.

— Когда я была маленькой… Я тогда проснулась от того, что мама громко стонала. Они обнимались с папой, голенькие, и я спросила: «Мамочка, тебе плохо?» А она ответила: «Мне очень, очень хорошо!» А я тогда, наверное, в самый первый раз почувствовала маму с папой — им взаправду было приятно… Я и тебя с ним видела! — хихикнула девочка. — Вон там, на диване у камина! И тебе тоже было очень, очень хорошо! — задумавшись, она сказала: — А Юли еще долго не будет?