Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Эшбах говорил страстно и взволнованно, уверяя, что согласился сразу же, стоило ему только узнать, кто будет снимать фильм.
А уж если бесподобная Лита Сегаль перевоплотится в Сьюзен Миллер… О-о! Но у него два условия.
Прежде всего, сериал должен быть близок, насколько это возможно, к тексту романа. А во-вторых…
— Я сам хочу участвовать в съемках! — выпалил Андреас, мучительно краснея. — И получить роль Петера Эйзенхардта! Он тоже писатель, и списан с меня!
Мне удалось перевести эту мальчишескую просьбу без тени улыбки. Гайдай, пожилой
— А почему бы и нет? — поднявшись, режиссер обошел стол и пожал руку заробевшему Эшбаху. — Знакомьтесь! Олег, надень очки…
Видов встал и приблизился, цепляя круглые «велосипеды».
— Олег Видов! Утвержден на роль Стивена Фокса.
Андреас, лишь начиная верить, что всё «по правде», поцеловал изящную кисть Руты, пожал крепкую Олегову длань, а Рита дебютанта и вовсе доконала, чмокнув в щечку.
Контрольный поцелуй.
Актеры разговорились на тарабарском наречии, мешая русский с немецким, а Гайдай, хмурый и недовольный по своему обыкновению, пришатнулся ко мне.
— Миша, я всё понимаю… э-э… — заговорил он деревянным от смущения языком. — У вас много работы, но… Мне сказали… вы не только английским и немецким владеете, а и на иврите можете… И… я помню прекрасно, как вы мне помогали, какие давали чудесные подсказки! Не могли бы вы… как консультант, как переводчик, как помощник режиссера… А?
— Согласен, Леонид Иович, — расплылся я, и Гайдай отзеркалил мою улыбку.
Вечер того же дня
Берлин, Унтер-ден-Линден
Отелю «Адлон» очень не повезло — в сорок пятом его разбомбили. А сразу после воссоединения Восточного и Западного Берлина отстроили заново. Здание получилось величавым и пышным, в точности таким же, «как при Штирлице», по выражению Филиппа Георгиевича.
Стать на постой здесь обходилось недешево, но платил «Совинтель». Чего ж не побарствовать?
Рита с Наташей ускакали в гостиничный бассейн, а я, развалясь в роскошном кожаном кресле, позвонил Инне.
— Алё? — ответил нежный голос. — Мишенька, это ты?
— Привет, Инночка-картиночка, — улыбнулся я.
— Приве-ет!
— Как ты там? Детишки не одолели?
— Да ну-у! Обе сразу уроки сделали, и утопали во Дворец пионеров. Юлька мелкую записала в свою секцию, в младшую группу. Только ты Лее не говори, что знаешь! Ладно?
— Ла-адно! А мы тут обо всем договорились. Эшбах торжественно обещал накатать сценарий с поправками Гайдая. Так что… Ждите суеты! Где-то восемнадцатого-девятнадцатого марта вылетаете в Израиль.
— Ух, ты-ы…
— Кстати, Леонид Иович и меня туда сманил.
— Правда?! — охнул радиофон, и волна эфира донесла счастливый визг. — Ох, как хорошо-то! — голос Инны зазвучал приглушенно: — Миш… Знаешь, чего я сейчас хочу? Сильно-пресильно? Чтобы у нас было «слияние»!
— Будет, — решительно кивнул я, как будто женщина могла меня видеть.
— Нет-нет, не вместе! А только у нас с тобой…
—
Хорошо, Инночка, — губы сами собой изогнулись в улыбке.— Честно? — выдохнул радик.
— Честно-пречестно!
Связь была хорошей — я расслышал тоненькие всхлипы.
— Всё будет хорошо, Инна. И даже лучше. Вот увидишь.
— Я верю, Миш… Пока!
— Пока.
— Девчонкам привет передай!
— Обязательно!
Смутно улыбаясь, я повертел в пальцах скользкую плашку «ВЭФа». За последние год-два Хорошистка немного изменилась — стал мягче, ласковей, что ли… Куда больше похожей на ту Инну, которую я провожал в девятом классе.
Даже ее отчетливый эгоцентризм как бы размяк, утратил холодную кристаллическую жесткость.
Вероятно, Наташкино зелье имеет не задокументированную функцию — при регулярном и длительном употреблении оно омолаживает не только тело, но и душу. Точнее сказать, эмоциональную матрицу — смывает с нее наслоения и наледь, возвращая в исходное состояние, к «чистому истоку».
«И сказал Он, что это хорошо…»
Щурясь на красные зори, покрывавшие Берлин, я набрал номер Динавицера. Ответила Соня.
— Ой, дядя Миша! Здрасьте!
— Шалом, Софи!
— Хи-хи… А вам маму или папу?
Ответить я не успел — властная Алина рука завладела радиофоном.
— Ой, Миша! Привет!
— Шалом, Алечка! — сказал я, посмеиваясь.
— Ой, этот Изя… Вечно со своим «шаломом»! А Соня такая повторюшка… Тебе Изю? Изя!
«Аля не меняется! — умилился я. — Всех ставит на пути истинные!»
— Чё там? — донесся недовольный голос Динавицера.
— Тебя! Мишенька звонит.
— Мишенька… — передразнил Изя, и заорал, хватая «трубку»: — Шалом, «Мишенька»!
— Ой, Изя, ну что ты за человек такой… — послышался Алькин отзыв.
— Исраэль Аркадьич, — заулыбался я, — ви таки будете завтра у себе дома?
— Будете! — жизнерадостно ответил Динавицер. — Если не выгонят!
Не дослушав Алькин комментарий, я весомо сказал:
— Дело есть, важное. Надо будет обмозговать.
— Не вопрос! А… Что? Тут Алька интересуется: один придешь или с Риткой?
— С Риткой.
— Всё! Таки ждем!
— Ну, давай…
— Таки давай!
Отложив радик, я пару минут глубокомысленно смотрел в потолок, соображая, идти мне в бассейн или не стоит. Ленивая натура рассудила, что тащится куда-то глупо, ежели душ под боком.
Я разделся и пошлепал в ванную — поклоняться Мойдодыру.
Струи воды хлестко били по коже, а мне почему-то думалось о пустыне Негев. Забавно…
Я столько бонусов израильтянам накидал, а сам ни разу не ступал по Земле Обетованной, перекрестку народов, рас и разумных видов!
Жмурясь от брызг, я рисовал в воображении ветхозаветные пески, древние развалины, источенные ветром, но даже не представлял себе, что ждет меня в реале.
— Когда мы уезжали, я заметила, что у Инны глаза на мокром месте… — излагала Наташа, встряхивая слипшимися волосами. — Мало посушила… Кончики влажные.