Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

— В марте-апреле у Изи отпуск, — фразисто сообщила Аля, подкладывая мне колбасок.

— Ага! Изя… Недельки через две Гайдай и его команда вылетят в Израиль, там начнутся съемки нового фильма. И режиссеру срочно требуется историк-консультант. Искать аутентичные руины, вести раскопки по всем правилам… Ты как? Можно неплохо заработать, и…

— Заработать — ладно, — отмахнулся Изя, подпуская к губам мечтательную улыбочку. — Главное, я впервые попаду на историческую родину!

— Так ты «за»?

— Обеими руками — и одной ногой!

— А почему — одной? — удивилась Соня.

— Так на другой я стоять буду!

Альбина не сделала замечаний супругу, но изрядно поскучнела.

— Изя уже и в Мексике побывал, и в Египте… — медленно проговорила она. — В Ираке, в Иране… А я вообще нигде не была, даже в Болгарии!

Динавицер переглянулся со мной, и воскликнул:

— Ну, так поехали! Мне заплатят, а на тебя я свои отпускные потрачу!

— Ой, да ну-у… — отмахнулась Аля. — Что ж я, Сонечку одну оставлю?

— Ма-ам, — ласково улыбнулась девушка, — мне уже восемнадцать годиков, вообще-то.

Алькин взгляд встревоженно заметался.

— Ой, да вы чего? Вы что, серьезно?

— Поехали, Аль! — подключилась Рита. — Ну, правда! А то ты совсем уже домоседкой стала! Поехали!

— Ой, ну я не знаю… — период отрицания плавно переходил к жестоким сомнениям. — Я там… Ну… Это же так далеко!

— Далеко — это Луна! — отрезал Изя. — А Тель-Авив рядом почти!

— Ой… — мучительное противоборство желаний отразились на лице Альбины. — Ну… Ладно, только…

— Без «только»! — сурово сказал Динавицер. — Едем, и всё!

Соня захлопала в ладоши, наверняка предвкушая месяц свободы и независимости, а ее папа плеснул всем текилы.

— Ну, за плавающих и путешествующих!

— За тебя, Алечка! — прозвенела Рита.

— За мир во всем мире! — постановил я.

Воскресенье, 1 марта. Ночь

Щелково-40, улица Колмогорова

Рита рассказывала, что, когда я «сливался в экстазе» с Наташей, выглядело это странно — наши тела почти не шевелились, лишь мелко подрагивали. Маленько напрягались мышцы, иногда чуть сгибались ноги в коленях или елозили руки. Глубокое дыхание то учащалось, прерываясь стонами, то стихало.

Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.

Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…

…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.

Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.

— Мишенька… — слетело с сухих губ.

Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».

— Нельзя же долго… — задышливо прошелестел ласковый укор. — Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…

— Ладно.

Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме — ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.

— Мне так хорошо с тобой… — нежный шепот развеял безмолвие.

— Мне тоже.

— А мне все равно хорошее! — хихикнула Инна. — И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное — здесь, в твоем доме…

— В нашем доме, — мягко поправил я.

И уловил сладкую улыбку.

— Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…

Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.

— Спи. Сегодня не вставать.

— Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!

Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.

— И я тебя.

Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?

Чтобы смазать возвышенность момента, я пощекотал Инке гладкий лобок. Женщина захихикала, поджимая колени, и луна окатила стройное бедро голубым сиянием. Картинка!

Покинув Инкину спальню, я тихонечко прикрыл за собою дверь.

Суббота, 14 марта. Утро

Москва, улица Мосфильмовская

Под «читку» Гайдай приспособил съемочный павильон номер восемь. Сегодня обширное помещение пустовало, и даже декорации были разобраны.

Легкие столики, как бы не заимствованные в столовке, выглядели странно, сдвинутые посередине павильона — свет падал на них сверху, раздвигая гулкий, загустевший мрак.

Рита мягко улыбнулась, замечая любопытство Миши и Наташи, новеньких в киношном закулисье.

Актеры, приглашенные Леонидом Иовичем, вели себя дружелюбно с Гариным, а тот не обращал ровно никакого внимания на звездные статусы — в одном тоне разговаривал и с Видовым, и с Эшбахом, и с Виторганом.

Гайдай хлопнул дверью, стремительно врываясь и шелестя ворохом бумаг.

— Всем привет! — бодро затараторил он, приседая во главе импровизированного «монастырского» стола. Видимо, эта аналогия тоже пришла ему на ум. — Начинаем нашу… э-э… тайную утреню! Та-ак… По ролям. Роль Иешуа Менеца исполнит Дмитрий Харатьян. В образ писателя Петера Эйзенхардта войдет Андреас Эшбах…

Автор сценария радостно улыбнулся при звуке своего имени.

— Лидия Эйзенхардт — Инна Дворская. Главный буржуин Джон Каун — Эммануил Виторган. Ну, кто в главных ролях, я уже говорил, кажется… Стивен Фокс — Олег Видов, Юдит Менец — Рута Шимшони. Сьюзен Миллер — Маргарита Гарина. Вы уж блесните, Риточка!

— Я постараюсь, — потупила глазки «Лита Сегаль».

— Ага… Так… Эмиссар Ватикана, инквизитор Луиджи Скарфаро — Владимир Мсрян. Профессор Чарльз Уилфорд Смит — Александр Белявский. Главный охранник Райан — Сергей Жигунов. Ури Либерман — тот настырный журналюга из «Джерусалем Пост» — Михаил Боярский. Папа Римский — Роман Громадский… Растете, Роман Борисович! — ухмыльнулся Гайдай. — До этого вы только кардинала Монтанелли играли!