Цинковая битка

– Живем, пацаны! Если эту труху в солярке подержать - знаете, как потом полыхать будет! Искры до неба, целый салют, почище пушечного. И треск, что из пулеметов.

– А как ты ее на низ скатишь?
– деловито поинтересовался Агеев.
– Руками не получится - будет чесотка, как у тифозного, а спецовок здесь нет - строители с собой утащили.

С нами был один парнишка, которого мы звали, как мне тогда послышалось, Димой, и тусовался он не в нашей "песочнице", т.е. не состоял в рядах доблестной продленки, а просто шатался по стройке сам по себе, иногда присоединяясь к нам. Он имел некоторые дела с Агеевым по коммерческой части, но в нашей школе, я точно знал, не учился. Он и подсказал нам грандиозный план этой операции.

– Секите, что тут есть, - позвал он нас к оконному проему рядом с лифтовой шахтой.

Мы бросились к нему и выглянули наружу.

– Вон, внизу стоит люлька. Она подымается на тросах электричеством. Там рядом должен быть щиток с пультом. Кнопку нажал - и поехал... Один - туда, проверить, если работает...

– Голова!
– обрадовано хлопнул его по плечу хитрый Агеев.
– Погнал я вниз, мужики, посмотрю. А вы катните пока эти рулоны к окну. Вон какая-то ветошь лежит, обмотайте ей руки...
– и бросился по ступенькам вниз, должно быть, радуясь, что не придется выполнять черновую работу. Да и безопаснее внизу-то, есть куда в случае чего улепетнуть.

– А ты, если что, выгрузишь их там с люльки!
– крикнул ему вдогонку Купцов, и все с облегчением рассмеялись.

Пульт работал, и когда люлька поравнялась с проемом, мы дружно "катнули" в нее пару тюков стекловаты и уже только собрались спускаться сами, как послышались чьи-то шаги, и на лестничной площадке возникла грозная фигура незнакомого дяденьки в длинном пальто и с папкой в руках.

– Атас!
– завопил Купцов, и все бросились врассыпную, точно воробьиная стайка. Было неясно, откуда мог появиться этот призрак, хотя размышлять над этим никто не собирался. Унести ноги - вот главная задача, но поскольку мы с Димой находились в тот момент ближе всех к неприятелю, самым лучшим вариантом было нырнуть в люльку и "майнать" в ней подобру-поздорову, если, конечно, Агеев не подведет.

Мы так и поступили: прыгнули сквозь проем и заорали что было сил:

– Агей, жми на низ! Аге-ей!..

Риск себя не оправдал - Агеева и след простыл...

Путь к отступлению был отрезан. Мы оказались в капкане на высоте седьмого этажа. Физиономия нашего ловца сияла в ореоле торжества и злорадства. Он неторопливо шагнул к нам, ударившись при этом макушкой о верхнюю балку проема, отчего сияние слегка померкло, а лицо перекосилось от злобы.

– Ну, ребятки-октябрятки, сушите сухари!
– прошипел он и схватил нас обеими руками за шкирки.
– Вашим мамам-папам теперь придется туговато.

– Ру-уки!
– яростно затрепыхался в железной хватке "Дима", бросая на нашего притеснителя взгляды-молнии. Я же подавленно молчал, сознавая всю мрачность дальнейших перспектив: привод в школу, скандал, вызов матери, колоссальная головомойка дома... Отчаяние сковало невидимым панцирем грудь, а из глаз непроизвольно рванули слезы.

Мой товарищ по несчастью продолжал исступленно, по-щенячьи, огрызаться.

– Надо же, какие мы свирепые, - насмешливо протянул дядька, наблюдая за нашим поведением и, по-видимому, забавляясь контрастом в нём у каждого по отдельности.
– Ты, лохматый, силенки-то побереги, они тебе сегодня еще понадобятся, когда папаша задницу надерет...

И тут нежданно-негаданно пришло спасение. Дело в том, что папку свою, перед тем как пролезть в злополучную люльку, наш недруг аккуратно прислонил сбоку в оконном пролете. Тесемки в ней не были завязаны, и внезапный порыв ветра ее растворил, заставив несколько листов из документации по-голубиному выпорхнуть на волю. Дядька в растерянности выпустил нас из своих цепких клешней и лихорадочно замахал ими в воздухе, пытаясь вручную отловить резвящиеся акты, сметы и накладные. Мой напарник мгновенно оценил обстановку и, словно прыгун в воду, сиганул обратно в проем, вытянув руки вперед. Я - следом, но неудачно: ненавистная клешня успела вновь сомкнуться на мне, только на сей раз повыше щиколотки на правой ноге. Я беспомощно растянулся между двумя мирами: спереди так маняще протягивала объятия свобода, броситься в которые не давало официальное лицо закона, хрипло вопрошающее: "Что, драпанул, говнюк?"

Напарник не оставил без внимания молящий взор, направленный в его сторону. Он подскочил к стоявшему поблизости ведру с раствором и, зачерпнув оттуда целую пригоршню, вернулся к проему и прицельно метнул вязкую субстанцию в официальное лицо, которое охнуло, зарычало, но всё же выпустило мою ногу из плена. Я вывалился с обратной стороны, вскочил на ноги и припустил насколько мог вслед мелькающим подошвам моего спасителя. Миновав пару этажей, он потащил меня в сторонку, переходя на цыпочки и приложив указательный палец к носу: соблюдай, мол, тишину. Мы укрылись в темном помещении - видимо, будущей квартирной прихожей, а пока что отхожем месте работяг с терпким смрадом общественного клозета.

Затаив дыхание, мы с колотящимися сердцами прислушивались, как по лестничным пролетам громыхал сверху вниз наш оштукатуренный оппонент, наращивая бесполезную погоню за юными диверсантами. Когда я привык к темноте и посмотрел на своего "подельника", то успел заметить веселый озорной блеск в его серых глазах. Он перевел дыхание и тоже повернулся ко мне.

– Подождем тут еще с полчаса, пусть они успокоятся, - шепнул он.
– Щас строители с обеда придут, можем на них нарваться. А потом через пожарный ход - вдоль забора вправо, там дыра есть, я уже лазил... Тебя как зовут?

– Виталька... А тебя - Дима?

– Не-а, - тихо рассмеялся он.
– Тима, Тимофей я. Или просто Тим... Ты из 125-й школы?

– Ну. Заставляют еще в эту вонючую продленку ходить. Мать-то на работе до вечера, некому дома присматривать.

– Одни, что ли, с матерью живете-то?

– Ну да, - смутился я.
– Они с отцом еще прошлым летом развелись. Мы сюда и переехали.

Даже в полумраке было заметно, как будто тень пробежала по лицу Тима. Он поджал губы и опять повернулся в сторону лестничного пролета. Мы притихли и стали выжидать окончательной развязки этого происшествия...

Всё обошлось благополучно. Вопреки моим опасениям, что потерпевший, он же свидетель и едва ли не обвинитель самолично заявится в школу для опознания малолетнего правонарушителя, - последний, то бишь я, отделался легким испугом. И вообще, у меня и по сей день сидит в голове подозрение, что мы, тогдашняя детвора, в какой-то степени даже косвенно помогали стройтрестовским жуликам отмазывать кое-какие темные делишки: ведь наверняка многие из них списывали расхищенное на счет якобы наших, мальчишечьих, происков.

Так был заложен первый камень в фундамент нашей с Тимом необычной и, как потом выяснилось, недолгой дружбы. Тиму было тогда одиннадцать лет, он был старше меня на три с половиной года. Однако этот факт нисколько не препятствовал, как часто бывает в юном возрасте, сближению двух на первый взгляд разных и в то же время столь схожих по характеру и воспитанию мальчуганов.

Очень скоро я узнал, что Тим вёл исключительный образ жизни, разительно отличавшийся от образа жизни простого советского дитяти. Тому было немало причин. Прежде всего следовало отметить, что он был интернатовцем, хотя и здесь считался на особом положении - почти всё время находился в бегах. Ни для кого не секрет, как порой туго приходится в казенных детских учреждениях многим ребятишкам. Поб'eги в таких местах - такое же обыденное явление, как для простых школ - художественная самодеятельность. Особенно когда есть куда убегать. А Тиму было куда: к жившему неподалеку от нашей школы папаше, отторгнутому от сына государством путем лишения родительских прав. Мать же Тима умерла за несколько лет до описываемых событий, кажется, от вторичного инфаркта, Тим плохо ее помнил.