Цинковая битка
Шрифт:
Едва ли любовь к единственному родителю притягивала магнитом неприкаянную душу одиннадцатилетнего отрока под отцовское крылышко. "Батяня", как его называл сын, отнюдь не стремился спорить с государством по поводу монолитности собственной семьи. Скорее наоборот - тащил ее волоком к эшафоту, чтобы обезглавить. Вернее - четвертовать, поскольку женские руки в этой семье уже отсутствовали. Ноги (если иметь в виду самого Тима) ей, похоже, также не принадлежали. Палачом, занесшим топор для окончательного удара, был алкоголизм.
Жизнь "батяни" измерялась не летами, а градусами. Трезвое состояние ему было несвойственно - он являл себя миру либо в стельку пьяным, либо с похмелья; находясь в состоянии номер один, почти не менял горизонтального положения. Ложа у него были чрезвычайно разнообразны (пожалуй, единственное, что вносило в такую жизнь разнообразие): лестничная площадка, скамейка, уличный тротуар, детская песочница, дворовая клумба, липкий
Разумеется, рассчитывать на теплый домашний приют, имея такого попечителя, Тиму не приходилось. Но здесь, я думаю, большую роль играл фактор собственного гнезда: как-никак родной дом, своя крыша над головой, а не провонявшиеся хлоркой и щелочным мылом интернатовские полукамеры или же окрашенные в зловещие тона стены детприёмника. И пускай из мебели только раскладушка да старый комод на трех ножках; главное - это ощущение своей обители, так несправедливо ускользающей от тебя с помощью тупых и равнодушных взрослых, что часто наведываются сюда с папками в ухоженных руках. Мне думается, вид этой самой папки и привел Тима в ярость, когда мы чудом спаслись в тот первый день от лап Закона.
Однако не меньше, чем собственную крышу над головой, Тим уважал свободу. Бродячие по закоулкам и пустырям ребячьи вольницы были его стихией. Там он ощущал себя форелью, вырвавшейся из затхлого пруда в стремительную речную протоку, где резвятся и охотятся стаи таких же бесенят со сверкающей чешуей и той непередаваемой грацией в движениях, свойственной большинству хищников.
И в то же время он не стремился к главенствованию; амбиции вожака у него отсутствовали, хотя некоторый авторитет в определенном кругу имел. Многим со стороны Тим казался той самой приблатненной шпаной, которую всячески избегают и которая является в некотором роде кузницей кадров для уголовного мира. Однако это было не так. Скорее, этой самой шпаной, а точнее, одной из ее разновидностей, можно было считать нас, зловредных детенышей продленки, живущих (по крайней мере, в часы ее работы) по законам стаи и не терпящих отторженцев.
Но бывают в природе явления хищников-одиночек, с которыми приходится если не считаться, то, по крайней мере, мирно сосуществовать, не делая друг другу попыток оттяпать клок шерсти. Мне думается, Тим как раз к такому типу индивидуумов и принадлежал. Живя как бы и вне закона, он этот закон уважал и старался не нарушать, если иметь в виду закон неписаный. Что же касалось законов официальных, то здесь было совсем иное дело - он казался их нарушителем уже потому, что жил на свете. Для него в обществе как-то не находилось ячейки. Он был изгоем в интернате, куда государство его спихнуло, и который сам по себе являлся нарывом на его, государства, теле; он же оказывался вне закона, избегая этого нарыва в стремлении попасть в нормальную человеческую обстановку. Не раз он признавался, как хотел бы посещать обычную школу, готовить дома уроки, а не черкать ахинею на покореженных казенных столах, и спать хотя бы на раскладушке, а не ворочаться на дребезжащей пружинами койке в ожидании очередной пакости со стороны неугомонного интернатского социума. Выходило, что Тима травили везде, кроме как под открытым небом. Вот почему ему пришлось волей-неволей бродяжничать по белу свету, зорко оглядываясь вокруг. Этакий современный урбанизированный прототип Гекльберри Финна; сходство с твеновским героем в некоторых моментах просто бросалось в глаза (алкоголик-папаша, нескончаемые ударения в бега и многое другое).
Внешне сходство тоже как будто ощущалось. Тим был обычного для своих лет роста, худощав, как ему и полагалось. Лицо слегка удлиненное, с ямочкой на подбородке, нос прямой, губы тонкие. Волосы у него очень быстро росли, и от частого пребывания на воле казались миниатюрной копной сена, свалившейся на голову. На первый взгляд - без особых примет, однако если внимательнее приглядеться, это заблуждение отступало, стоило только увидеть его глаза.
А глаза у Тима были особенные. Тогда, в семи-восьмилетнем возрасте я, понятно, не мог еще разобраться, в чём же выражалось несоответствие между детским лицом моего друга и особым выражением на этом лице, излучаемым словно из глубин души, что совсем не характерно для ребячьей типологии. Это выражение исходило из взгляда, который, как я понял много лет спустя, был взглядом взрослого человека. В нём отсутствовали наивность и любопытство, свойственные детскому, где отражается, стремление к познанию окружающего и радость вступления в него.
В глазах Тима уже плотно засело выражение суровой заботливости человека, которому давно приходится думать о хлебе насущном и руководствоваться при этом твердо установленными раз и навсегда жизненными принципами. Суровая действительность наложила свой неумолимый отпечаток на внешний облик этого мальчугана, заставляя его гораздо быстрее адаптироваться во внешней среде, нежели большинство его сверстников.Правда, иногда эти глаза преображались, и заключенное в глубинных казематах детство стремительно прорывалось наружу. Тогда в зеркалах Тимовой души появлялся озорной блеск, и они начинали сверкать задором и азартом, - Тим на время становился самим собой, простым сорванцом с городской окраины. Чаще всего это случалось при игре в тюхи - так в наших краях прозвали одну из самых популярных среди не одного поколения мальчишек игру в чику. Суть ее заключалась в стремлении попасть или же перевернуть по отдельности стопку монет, выставленную на кон, специальной биткой, которая и называлась "тюхой".
Теперь эта игра отошла в историю, - отчасти из-за инфляции последующих десятилетий, превратившей все отечественные медяки и гривенники в шлак, отчасти из-за трансформации детских и подростковых увлечений, в том числе и незаконных. Юного взломщика киосков "Союзпечати" и магазинных касс успешно оттеснил нашпигованный прогрессивными технологиями хакер.
Для Тима игра в тюхи была не только и не просто азартным увлечением. Это был реальный способ добычи средств к существованию. Совмещая приятное с полезным, он довольно скоро обрел статус виртуоза и сражался наравне с гораздо более старшими по возрасту. А в те времена побросать тюшкой не брезговали и взрослые: мне доводилось видеть, как дяди с суровыми и обветренными физиономиями протягивали зажатые в татуированных кулаках медяки к стопке, чтобы принять участие в партии в надежде выиграть пачку сигарет, а то и бутылку дешевого "сухача" или портвейна.
Не помню, когда я впервые попал вместе с Тимом на эту разновидность отечественного казино, хотя еще до близкого знакомства не раз видел его за игрой. Впоследствии он показывал мне свои орудия труда - две тюхи, способные, по его словам, "прокормить всю вашу (то бишь нашу) продленочную шарагу до получения аттестатов зрелости". Я с благоговением взирал на эти произведения закоулочного искусства.
Одна была свинцовой, блинообразной и шершавой на ощупь; предназначалась для тяжелых и сырых грунтов. Плюхаясь на них, грузно и без какой-либо инерции застревала на месте. Другая - цинковая - выполняла свою миссию на сухих и песчаных местах, скользя по ним, как хоккейная шайба - по льду. Последняя мне очень нравилась: отполированная, гладкая, выпуклой формы, она будто бы сама просилась в руки, и Тим в минуты хорошего настроения великодушно позволял мне носить ее при себе. Я, конечно, не осмеливался попросить достать или сделать мне такую же, тем паче, что играть не умел, да и слишком юный возраст не позволял быть принятым в эти игрища. Однако на вопрос, где он такую раздобыл, Тим охотно пояснил, что один знакомый выточил ее за поллитровку на заводском токарном станке.
– Мне Тарзан за нее червонец предлагал, понял?
– сообщил он как-то.
– Так что смотри, посеешь - и мне хана, и тебе. Головы поотрывает, пускай даже эта тюха и не его... А может и правда толкануть, чтоб отцепился, а?
Я, как мог, уговаривал его не поступать опрометчиво...
Тарзан был патлатым семнадцатилетним детиной, тунеядствующим в ожидании призыва в армию и от безделья не ведающим, куда же подевать собственную молодецкую удаль. Как часто бывает в таких случаях, разыгравшаяся от переизбытка свободы и вермута кровушка однажды ударила в бесшабашную головёнку с такой силой, что ее хозяин незаметно для себя сменил предполагаемую шинельку на ватную телогреечку с простроченным на груди номерным знаком. Совместно с двумя такими же взбодрёнными пэтэушниками тезка знаменитого лесного супермена напал темной ночью на одинокого прохожего и совершил дерзкое ограбление, вытряхнув из чужих карманов около полутора рубля. Очевидно, скромность выуженной суммы повергла троих романтиков с большой дороги в уныние, и потому они присовокупили к своему деянию отягчающие обстоятельства, переломав жертве несколько рёбер. Смятая рублевая бумажонка и горстка мелочи, изъятые спустя некоторое время милицейским патрулем, фигурировали затем на суде как вещественные доказательства алчности и ненасытной жажды троицы "джентльменов удачи".
Всё это Тим поведал мне уже когда мы настолько сдружились, что знали друг о дружке практически всё, что положено знать дружившим пацанам: где живем и кто родители (я, понятное дело, старался не слишком отягощать Тима расспросами на эту тему), кем мечтаем вырасти, какие девчонки нравятся; любимые увлечения и сокровенные тайны стремились совмещать, насколько это было возможно, с максимальным взаимным интересом.
Кому из нас доводилось вот так с кем-то дружить? Мне - посчастливилось, хотя и на короткий срок...